Том Вольф - Мария Каллас. Дневники. Письма

Любимый, я жду не дождусь воскресенья. Езжай в «Англо-Американо». Я думаю, мы отправляемся в одно и то же время. Но если ты приедешь раньше, подожди меня на вокзале, хорошо? Чао, мой милый, думай обо мне много-премного! Передай привет Пиа, Джанни [69] Сестра и брат Менегини. и твоей бедной маме.

Всегда твоя Мария.

Второе письмо, написанное в тот же день

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Рим, четверг, 18 ноября 1948 г.

Дорогой, я разучивала «Норму», вернувшись после первой репетиции с меццо-сопрано, и меня вдруг обуяла такая тоска, ты не можешь себе представить. До такой степени, что мне захотелось написать тебе, чтобы почувствовать себя чуть ближе и облегчить душу. Видишь ли, дорогой, я такая пессимистка, все причиняет мне такую боль и беспокоит меня, что мне кажется, за что бы я ни бралась, я все делаю плохо. Поэтому я начинаю злиться, отчаиваться, а иногда даже молю о смерти, которая освободит меня от постоянных мучений. Понимаешь, я хотела бы совершать гораздо большее во всем, что я делаю. То есть и в искусстве, и в моей любви к тебе. Когда я пою, мне хочется, чтобы мой голос всегда подчинялся моей воле, но, видимо, я слишком многого от него требую, ведь голосовой аппарат суров и не дает всего, что нужно. Я бы даже сказала, что он бунтует, не желая, чтобы им командовали или, скорее, повелевали. Он вечно пытается улизнуть, и я страдаю. Настолько, что, если так и дальше пойдет, получишь неврастеничку.

И в своей любви к тебе я страдаю, потому что не умею дать тебе большего! Мне хотелось бы, ну не знаю, предложить тебе нечто гораздо большее, но я понимаю, что это невозможно, потому что я всего лишь человеческое существо. Я страдаю от нашей разлуки, потому что не могу все разделить с тобой. Твои мысли, твои печали и радости, твои тревоги, не могу улыбнуться тебе, когда ты устал, посмеяться с тобой в минуты радости, угадать, о чем ты думаешь (а ведь это нам с тобой так просто), и еще столько-столько всего!

И потом я одна! У меня нет друзей, и мне никто не нужен. Ты знаешь, какой я мизантроп, и у меня есть на то все основания. Я живу только ради тебя и мамы – и я так далеко от вас обоих! Искусство, считают некоторые, дает мне все. Я же считаю, что оно не дает мне и сотой доли того, чего я желала бы. Публика аплодирует мне, но в глубине души я знаю, что способна на несравненно большее! Серафин говорит, что он в высшей степени доволен моей «Нормой», а вот я, к сожалению, отнюдь нет. Я уверена, что могу петь в сто раз лучше, но голос не слушается меня и не дает мне того, что я хочу!

Милый Баттиста, почему я такая? По-моему, я единственная по натуре вечно недовольна собой. На самом деле желание иметь нечто большее, чем у меня есть, пропадает только в те исключительные мгновения, когда я нахожусь на своем месте, то есть рядом с тобой. Ты тоже это знаешь. Мне всегда хорошо возле тебя, но, к сожалению, логически рассуждая, я должна быть вдали от тебя, я знаю это!

Но я не из тех, кто принимает все как есть. Я всегда хочу только лучшего! Я хочу, чтобы мой мужчина был лучшим из всех, чтобы в искусстве я была первой и лучше всех. В общем, я хочу всего, мне даже хочется, чтобы одежда, которую я ношу, была лучше, чем у других, если возможно. Я знаю, что все это невозможно, и очень мучаюсь из-за этого. Почему?! Помоги мне, Баттиста, и не думай, что я преувеличиваю. Уж какая есть!

Дорогой, могу просто сказать тебе, что так же, как я хочу всего, я сама хочу принадлежать тебе, и я твоя, вся твоя, вся! Люби меня и не делай мне больно. Каждый раз, причиняя мне боль, ты так сильно ранишь меня, что если бы ты знал это, то никогда бы так со мной не поступал. Я слишком чувствительна и слишком справедлива во всем и хочу, чтобы ты меня в этом превзошел, по возможности.

Любимый, сейчас я тебя оставлю и прошу, не смейся надо мной, прошу, попытайся меня понять и помочь мне.

Я просто прошу, чтобы ты любил меня хотя бы на треть так же, как я люблю тебя, тогда я буду счастлива. Я с тобой в большей степени, чем тут, особенно в такие минуты!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Флоренция, понедельник, 21 ноября 1948 г.

Дорогой, дорогой, дорогой!

Кажется, я выздоравливаю от этой дурацкой, но злостной простуды, которую я подхватила в Риме, и сегодня могу сказать, что репетиция прошла хорошо, очень хорошо. Даже Серафин говорит, что я вернулась в свое прежнее состояние, и действительно, простудившись, я чувствовала, как что-то, не знаю что, мешает мне делать то, что я хочу! Вот почему я была такая мрачная, нервная и противная! Любовь моя, спасибо тебе за терпение, любовь и нежность ко мне. Не знаю, что бы я делала без моего Баттисты! Вчера, когда я попрощалась с тобой, мне… Я прерываюсь и продолжаю карандашом, потому что в этой ужасной мерзкой ручке кончились чернила. Так вот, вчера, когда я попрощалась с тобой, мне стало очень грустно. Потом мне показалось, что тебя что-то беспокоит – не знаю, что именно, но прошу, скажи мне, правильно ли я угадала. Что-то вчера тебе пришлось не по душе, да? Я хочу, чтобы ты ответил мне – да или нет. Мне неважно, что именно, и не страшно, если ты не хочешь мне рассказывать об этом, я просто хочу знать, правильно ли я тебя поняла?