Дэвид Маккаллоу - Братья Райт. Люди, которые научили мир летать

Ни его левая рука, ни «Флайер» не внушали ему доверия, а если бы первый демонстрационный полет закончился плохо, это стало бы серьезной неудачей.

Прибывшие репортеры постепенно становились все более нетерпеливыми и, по мнению Уилбура, все более надоедливыми. Корреспондент лондонской «Дейли мейл» Джозеф Брэндрет писал: «Из-за его отношения к нам мы называли его "упрямым ослом", "чудаковатым", "угрюмым", потому что у этого "сфинкса" невозможно было узнать, что и когда он намерен делать».

«Я не просил вас сюда приезжать, – говорил газетчикам Уилбур. – Я начну, когда буду готов. Нет, я не стараюсь вводить вас в заблуждение, но если вас здесь не будет, то я не собираюсь вас дожидаться».

Когда раздражение репортеров достигало предела, из ангара появлялся Берг и рассказывал им остроумный анекдот, что почти всегда поднимало всем настроение.

Болле также охотно беседовал с репортерами об Уилбуре и его странностях. Он рассказал, как тот не подпускает никого к своей машине, не разрешая потрогать даже кусок троса. Он не дает механикам заливать горючее в двигатель, поскольку уверен, что «они сделают все не так». Те в ответ придумали ему прозвище Старая масленка.

Каким-то образом репортеру из «Дейли мейл» Брэндрету удалось подсмотреть, как живет американский чудак:

«Его комната расположена в углу ангара. Она представляет собой низкий упаковочный ящик, у которого снят верх. На краях ящика установлена узкая низенькая кровать. К стенке ящика гвоздями прибит кусок зеркала, рядом с ним – рукомойник. Это наряду с крошечным шкафчиком, бензиновой плиткой (он сам готовит себе завтрак) и складным стулом составляет все убранство комнаты. Он моется из шланга, прикрепленного к резервуару в 60 футах [18 метров] от ангара. Фактически он спит под крыльями своего аэроплана. Рано утром он начинает работать, насвистывая что-то».

Суббота 8 августа – восьмой день восьмого месяца восьмого года нового столетия – оказалась самым прекрасным днем, на какой только можно было надеяться. На бездонном голубом небе не было ни облачка. Северо-восточный бриз дул немного слабее, чем хотелось бы Уилбуру, но он задумал лететь.

Новость о том, что на ипподроме что-то готовится, распространилась быстро, и к началу дня все уже были уверены, что шоу состоится. Почти все собравшиеся приехали из Ле-Мана, и, хотя их количество не впечатляло, выглядели они, когда начали заполнять небольшую деревянную трибуну, совсем как перед скачками, почти торжественно: мужчины в соломенных шляпах и панамах, дамы – в летних платьях и шляпах с вуалями для дополнительной защиты от солнца.

Тут и там на деревьях вокруг ипподрома сидели городские мальчишки. Атмосфера летней загородной прогулки в Ле-Мане удивительно отличалась от атмосферы в Китти Хок. Некоторые пары даже захватили с собой корзинки с едой для пикника. Ожидая, пока что-нибудь начнется, присутствующие коротали часы за оживленными разговорами.

В толпе можно было заметить несколько знаменитостей, явно не из Ле-Мана. Там были два русских офицера в форме и Эрнест Арчдикон из Французского аэроклуба, известный своим скептическим отношением к братьям Райт, а также знаменитый французский герой-авиатор Луи Блерио, привлекавший больше всего внимания среди собравшихся. О чем мог думать сидевший на трибуне Блерио, неизвестно, а вот Арчдикон продолжал говорить, что убежден в грядущей неудаче Уилбура Райта, и был рад разъяснить сидящим рядом с ним, что «не так» в самолете американца.

Открытое пренебрежение Арчдикона к братьям Райт особенно ярко проявилось на обеде, состоявшемся в аэроклубе в сентябре 1907 года, когда он заявил:

«Сегодня знаменитые братья Райт могут утверждать, что хотят. Если это правда – а я сомневаюсь в этом все больше и больше, – что они первыми поднялись в воздух, то они не прославятся перед лицом Истории. Они должны были отказаться от своей непонятной склонности к тайне и проводить свои эксперименты на глазах публики подобно Сантосу-Дюмону и Фарману, и перед официальными экспертами, окруженные тысячами зрителей».

Присутствовали также, как и ожидалось, многочисленные представители прессы, репортеры и корреспонденты из Парижа, Лондона и Нью-Йорка. Все находились в ожидании грандиозной сенсации.

Уилбур, который, как обычно, встал рано, не проявлял никаких признаков нервного напряжения или возбуждения. Такая «самоуверенность» действовала успокаивающе, сказал потом Харт Берг: