Марцин Виха - Как я разлюбил дизайн

– Антрацит! Черное золото! – скандировала воспитательница. – До! Бы! Ча!

Бедные горняки. У них еще есть свое лобби, пенсионные льготы и пивные заведения. Раз в году они переодевают какого-нибудь вице-премьера в парадную форму и заставляют участвовать в хоровом исполнении традиционных песенок. Они больше не владеют умами масс. Ни один писатель не завещает похоронить себя в парадном шахтерском мундире (8). Никто уже не расскажет дошкольникам о черном золоте.

А жаль, это вдохновляло на творчество. Под влиянием горнодобывающей индоктринации я изобразил на стене своей комнаты фреску под названием «Шахта» (техника: восковой мелок на штукатурке). Соцреализм в чистом виде. Широкая панорама промышленного предприятия с бесчисленными лебедками и трубами. Времена были доэкологические, а лозунг «Дым труб – дыхание Советской России» никто еще не отменял. Следует подчеркнуть, что к индустриальной фантазии я прибавил документальный элемент: у самого пола тянулся ряд телег. Это крестьяне стояли в очереди за углем.

Конечно, не прошло и года, как фреска мне разонравилась. Когда я пошел в школу, она начала меня по-настоящему раздражать. Особенно если учесть, что эпоха сменилась и пропаганда успеха отошла в прошлое. Самое простое решение – взять краску и закрасить эту мазню – как-то не пришло мне в голову. Не припомню, чтобы мы хоть раз делали в квартире ремонт.

Зато однажды мама купила мне настенную карту Африки с немецкими названиями. Почему Африки? Почему немецкими? Потому что такие выбросили в книжном «Универсус». В результате я до сих пор могу показать, где находилась Zentralafrikanische Republik. Рад помочь, если кто-то ищет реку Ebola. Годами, засыпая, я смотрел на Herz der Finsternis [2] Сердце тьмы ( нем .). (9).

Отсюда следует несколько выводов. Когда художник не стыдится своих работ годичной давности, это знак, что он остановился в развитии. Да и вообще лучше не окружать себя собственными картинами и проектами. Как сказал бы Адриан Моул, даже Рембрандт не жил в Сикстинской капелле в Венеции (10).

Вопреки тому, что сегодня утверждает реклама – «Кока-кола – вкус свободы», – напиток производили и продавали в Польше уже в семидесятых. Каким-то таинственным и нелегальным образом у нас дома оказались две пустые банки, в которых привозили концентрат из Голландии.

На белых закручивающихся крышках красовался зеленый логотип. Банки с водой стояли на кухонном подоконнике – на случай, если отключат воду. Разумеется, все забывали менять содержимое. Место было солнечным, поэтому спустя какое-то время с жидкостью стали происходить метаморфозы. Сначала она помутнела и приобрела слегка зеленоватый оттенок. Затем в ней появились какие-то нитчатые и бахромчатые формы жизни. И в конце концов толстый слой органики на поверхности. Кто знает? Возможно, если бы мы оттуда не съехали, то какие-то живые организмы как раз выходили бы сейчас на берег?

Рано или поздно где-то это произойдет, но пока я не слышал, чтобы кто-то погиб от удара электронной книги. А вот смерть под лавиной бумажных изданий представлялась вполне реальной. И каждый день мы смотрели ей в глаза.

Отец сам спроектировал полки. Проект был безупречный, а за выявленные в ходе эксплуатации недостатки отвечал исключительно производитель – столяр-алкоголик. Я ни разу того мужика не видел, но делирическая дрожь его рук передалась всей конструкции. И она сохранила эту дрожь, как раковина хранит шум океана.

Доски, державшиеся на соплях, прогибались под тяжестью книг. Некоторые стояли в два ряда. Часть лежала стопками. Достань один том и – как сегодня говорят – случится коллапс.

Кажется, всю систему удерживал в равновесии солидный оранжевый том с корешком, украшенным узором из фиолетовых пятен. Лишь спустя много лет я обнаружил, что из этих амеб складывается слово «Сказки». Я никогда их не читал. Риск был слишком велик.

Много раз я слышал, как мама объясняла: «После переезда Пётрек рассовал их только на время, чтобы не валялись на полу». Предполагаемому порядку так и не суждено было воцариться.

Вывод, в принципе, довольно очевидный: первоначальные версии – самые долговечные. А в неудачах дизайнера виновата пагубная страсть исполнителя.

Раз уж зашел такой разговор – по нашему потолку проходил длинный узкий желобок.

«А здесь Пётрек планировал передвижную стену», – сообщала мама, если кто-то спрашивал. Что происходило с завидным постоянством. По всей видимости, гостям нравилось изучать потолки.