Джошуа Купер Рамо - Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости - как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

«На протяжении десятилетий перед Первой мировой войной, – как отмечал политолог Стивен Ван Эвера, – характерной для Европы тенденцией было явление, которое можно назвать культом агрессии». Войны, как считалось, будут столь же продуктивны и быстры, как новые промышленные швейные машины и поезда. Именно этот инстинкт побудил немецких генералов заверить Кайзера в 1914 году, что война, которая началась в августе, будет закончена к Рождеству. Английские студенты университетов спешили к вербовочным центрам в первые дни войны, обеспокоенные тем, что бой может закончиться прежде, чем они почувствуют вкус крови. Французские фермеры, движущиеся от своих урожаев к линии фронтовых траншей Фландрии, русская аристократия, сконцентрированная у Дуная, политики, которые их всех повели за собой, – все они действовали, основываясь на этой убежденности. Мрачные раздумья министра иностранных дел Великобритании сэра Эдварда Грея вечером 3 августа 1914 года, в первую ночь войны, были одинокими: «Лампы гаснут по всей Европе, – сказал он. – Мы не увидим, как они снова загорятся в нашей жизни».

Первая мировая война была своего рода инженерной трагедией. Катастрофа имела глубокие корни – во внутренней политике, в отсутствии безопасности королей, в абсолютной колониальной жадности, – и была в то же время обусловлена фундаментальными просчетами в осознании природы войны и мира в промышленную эпоху. Пулеметы и все инструменты промышленной войны – от газа до боевых кораблей – не были волшебными инструментами быстрого ведения войны или поддержания постоянного мира, как думали некоторые. Механизированная современная военная машина не была, как это могло показаться в теории, или на тренировках, или в массовых убийствах в африканских зарослях, каким-то паровым прессом для холодной деформации армий Бельгии, Пруссии и Франции. На самом деле это оружие побуждало к сражениям, бесконечно накапливаясь в национальных арсеналах. Оно пробуждало ожидания быстрого или внезапного нападения даже в том случае, когда невероятная континентальная потребность насилия была удовлетворена. Поэтическая шутка Хиллара Беллока – это с легкостью сказанное: « У нас были пулеметы «максим», а у них нет» , – обрела неожиданный характер, когда обе стороны имели его. Роль огненной мощи пулеметов проявилась не в том, чтобы побудить всех прекратить войну, как некогда надеялся Гатлинг, а в том, что они породнились с колючей проволокой, лопатами и газом, вперемешку со страхом прикосновения к спусковому крючку двадцатилетних мальчиков. Итог: шестьдесят тысяч жертв британских солдат только за один день 1 июля 1916 года в битве на Сомме.

Рифмы изменились. Тиски перекрестного пулеметного огня Хиллара Беллока остались лишь в памяти оголодавших, изумленных и шокированных на поле битвы людей. Зигфрид Сассун писал:

В то время как солдаты окапывались в траншеях, что выдержат пять военных лет, невероятная стратегическая мысль озарила умы генералов, руководивших армией Европы. Великая война должна была исполнить роль погребального склепа. Континент был выстроен как боевая машина, соединенная линиями железнодорожных путей, телеграфа и армейскими коммуникациями. Передачи заднего хода не было. Не было также предусмотрено конструктивной возможности замедлить ход, не говоря уже о том, чтобы остановиться. Массивная, технологически вооруженная, быстродвижущаяся система, возбуждаемая революционными процессами и выстроенная без учета роли личностей или наций, вышла из-под контроля. А что же люди, ответственные за планирование и направление использования этого сверхскоростного комплекса? Они подвели всех: своих солдат, королей, свои армии. Они все утратили чувство реальности в восприятии истинной природы своего времени.

Звучит знакомо, не правда ли?

Таким образом, возникает вопрос о насилии, допускающий возможность трагедии, который лучше бы вам и вовсе не решать: вероятность нового формата войны, новое оружие, обновленная концепция боевых действий. Сохраняет ли это вашу жизнь мирной или становится вероломным? Смертоносность уравнения: ( пушки × машины) – в конце XIX века казалась некоторым промышленникам, банкирам и государственным деятелям неоспоримым основанием мира. Кто осмелится начать войну с тем, кто обладал смертоносным и эффективным оружием? Как мы теперь знаем, соотношение ( пушки × машины) было формулой наихудших убийств в истории человечества. Неоправданно оптимистичные надежды Гатлинга, что его оружие остановит войну, были наивными и даже безрассудными. Его конкурент Максим обладал более ясным взглядом. Один из его друзей посоветовал ему: «Оставь свою химию и электричество! Если ты действительно хочешь заработать денег, изобрети то, что позволит этим европейцам перерезать друг другу глотки с большей легкостью».