Мы снова и снова будем видеть, как сети меняют и даже уничтожают свойства даже самых прочных на вид предметов. Новые соединения, приходящие в действие повсюду прямо сейчас, изменяют все: от того, как врачи проводят операции, до того, как работают вклады. Неумение обнаружить, понять и использовать эту объединенную силу будет причиной величайших грядущих трагедий. Вообще, оно уже вызывает одни из самых животрепещущих проблем настоящего времени.
На бумаге Бен Бернанке, должно быть, выглядел как идеальная фигура для работы в Федеральной резервной системе в 2008 году. Мир проваливался в финансовый кризис, скорость, глубина и масштаб которого не имели прецедента со времен Великой депрессии 1929–1939 годов. Бернанке, принстонский экономист до назначения в Федеральную резервную систему в 2006 году, был специалистом по Великой депрессии. Его статьи 1990-х годов помогли переменить взгляд служащих банков по всему миру на эту трагедию, трагедию, которая разрушила человеческие надежды целого поколения и послужила одной из предпосылок Второй мировой войны. Великим открытием Бернанке о 1930-х годах было то, что глобальная депрессия была роковым образом усугублена падением доверия к финансовым институтам. Когда никто не мог доверять своим банкам, никто не хотел копить, тратить или вкладывать. Словно сердце рынков остановилось.
Бернанке считал, что эта финансовая раковая опухоль ускорила то, что экономисты называют «дефляционным циклом», – периодом, когда цены рушатся до невозможной степени. Никто не намерен что-либо приобретать, не важно по какой цене. Как экономисты, так и граждане, конечно же, волнуются и об инфляции, потому что ее цикл постоянно поднимает цены: «Мне нужно купить это сегодня, потому что завтра это будет стоить дороже!» – думают покупатели, торопящиеся в магазин. Но эта проблема легкоразрешима: процентные ставки могут быть применены для того, чтобы призвать людей отложить расходы, к примеру. Дефляция – иной, более устрашающий зверь. В условиях дефляции люди совсем прекращают расходы. Они думают, что завтра цены станут ниже, и поэтому они не торопятся с тратами. И ждут. «Дефляция, – заключил Бернанке в исчерпывающем анализе Великой депрессии, – создает пространство финансовой катастрофы, в которой народ теряет стимул брать кредит, а банкам становится сложно их выдавать».
Реакция Бернанке на финансовый кризис 2008 года – и на путь, который избрали большинство его коллег – ведущих экономистов по всему миру, – была ожидаемой: он считал, что необходимо избежать финансового краха, и для этого нужно наводнить систему деньгами. «Я не хотел быть главой Федеральной резервной системы, занимающейся заседаниями, пока в мире бушует Вторая великая депрессия», – вспоминал он в 2009 году. Денежная масса США выросла в пять раз – от 800 миллиардов долларов до 4 триллионов долларов, – пока программа, известная под названием «количественное смягчение», проталкивала деньги в оборот. Но нечто необычайное и обескураживающее обозначилось спустя несколько лет. Невзирая на активно увеличивающийся запас денег, цены оставались преимущественно неизменными. Потребление продолжало стагнировать. Обычно вливание громадных объемов денег в систему создает спрос, оно создает давление для инфляции: внезапно у всех появляются деньги и все хотят их тратить. «Инфляция всегда и везде представляет собой денежный феномен», – сказал лауреат Нобелевской премии экономист Милтон Фридман, и фраза эта стала знаменитой. Но если все эти деньги закачивались в систему, почему цены не росли?
Причиной, как оказалось, было то, что выпало из внимания Бернанке и многих других экономистов: информационные сети. Время объединенных рынков отличалось от того, в котором объединений было меньше. Мировые сети торговли, информации и финансов делали две вещи одновременно, обе из которых оказывали то самое давление на цены, которого Бернанке надеялся избежать: они уменьшали спрос, концентрируя богатство и увеличивающееся предложение многих важных благ. По части спроса проблема была довольно-таки прозрачной. Богатые богатели. И любой из 1 % населения Земли обладал меньшей «предельной склонностью к потреблению», – меньшей вероятностью того, что они потратят любой дополнительный доллар, полученный от вас, чем кто-нибудь из среднего класса. Дайте миллиардеру доллар – он его сбережет. Дайте его учителю – он его потратит. Но форма рынка капиталов на момент кризиса 2008 года была таковой, что любая выгода от свободной денежной политики накапливалась у тех, у кого уже были деньги. (Среди прочего причиной было и то, что они были подключены к сетям кредитов, вкладов и информации, ускользающим от большинства людей.) В то же время, появление новых технологий и сетей торговли, финансов и информации означало, что профессии среднего класса устаревали или автоматизировались. Итак, некогда процветающий средний класс, опора любой стабильной капиталистической системы, разрывался на части. Богатые богатели; бедные в других странах (либо машины) забирали работу. Хотя финансовые и экономические стимулы привносились в систему, должного эффекта не было. «Расширение и продолжающееся увеличение неравенства доходов в США очень беспокоит меня, – говорила Джанет Йеллен, преемница Бернанке, в 2015 году, спустя семь лет действия политики количественного смягчения. – Последние несколько десятилетий отметились наиболее устойчивым ростом неравенства доходов со времен XIX века». Даже с большим количеством денег, как ни парадоксально (по крайней мере если посмотреть на ситуацию традиционно), спрос становился меньшим.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу