Иэн Моррис - Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем

Некоторые мыслители подходят к данному вопросу совершенно иначе. Они уделяют основное внимание далекой предыстории, а затем сразу перескакивают к современной эпохе, очень мало говоря о тысячелетиях между ними. Географ и историк Альфред Кросби ясно показывает, что многие из указанных ученых принимают за данность то, что изобретение в доисторические времена сельского хозяйства имело решающее значение. Однако «между этой эрой и временем, когда развились общества, отправившие Колумба и других путешественников пересекать океаны, прошло приблизительно 4000 лет, на протяжении которых происходило мало важного по сравнению с тем, что произошло до того» [21] Crosby, 2004, p. 42; курсив дан в оригинале. .

Я полагаю это ошибочным. Мы не найдем ответов, если ограничим наши изыскания лишь предысторией либо современностью (и, спешу добавить, мы вряд ли найдем их, если ограничимся лишь четырьмя или пятью тысячелетиями в промежутке между ними). Данный вопрос требует, чтобы мы рассмотрели человеческую историю на всем ее протяжении как единый сюжет, выявляя ее общую картину, прежде чем обсуждать, почему эта картина была именно такой. Именно это я и пытаюсь сделать в этой книге, применяя довольно специфический набор навыков и умений.

Я получил образование археолога и историка Древнего мира и специализировался по античному Средиземноморью первого тысячелетия до Рождества Христова. Когда я начал учиться в Бирмингемском университете в Англии в 1978 году, большинство встречавшихся мне специалистов по Античности, по-видимому, вполне устраивала старая теория «давней предопределенности», согласно которой культура древних греков, созданная две с половиной тысячи лет назад, выковала специфический западный образ жизни. Некоторые из них (по большей части те, кто был постарше) даже, бывало, категорически утверждали, что эта греческая традиция как раз и сделала Запад лучше, нежели остальной мир.

Насколько я помню, ничто из этого я не воспринимал как проблему, пока не приступил в начале 1980-х годов в Кембриджском университете к своему дипломному исследованию на тему происхождения греческих городов-государств. Благодаря этому я оказался в среде специалистов по антропологической археологии [22] То есть археологии как части антропологии (такой подход широко распространен на Западе, но при этом антропология там трактуется гораздо шире, нежели в отечественной науке). – Прим. ред . , изучавших аналогичные процессы в других частях мира. Эти специалисты открыто смеялись над старомодной точкой зрения, согласно которой греческая культура была уникальной и положила начало специфической демократической и рациональной западной традиции. Как это часто бывает с людьми, на протяжении нескольких лет мне удавалось сочетать в своей голове две противоречащие друг другу точки зрения: что, с одной стороны, греческое общество развивалось теми же самыми путями, что и другие древние общества; и что, с другой стороны, оно положило начало особенной западной траектории развития.

Такого рода балансирование стало более трудным делом, когда я принял свою первую преподавательскую должность в Чикагском университете в 1987 году. Там я вел занятия в соответствии с известной чикагской программой Истории западной цивилизации, начиная с Древних Афин и вплоть до краха коммунизма. Чтобы оставаться хотя бы на день впереди моих студентов, мне приходилось изучать средневековую и новую европейскую историю намного более серьезно, нежели прежде. Благодаря этому я не мог не заметить, что на протяжении длительных периодов времени свобода, разум и изобретательность, которые Греция, предположительно, завещала Западу, куда охотнее нарушались, нежели соблюдались. Пытаясь в этом разобраться, я обнаружил, что рассматриваю все более и более широкие слои человеческого прошлого. Я был поражен, насколько выраженными были параллели между предположительно уникальным западным опытом и историей других частей мира – и прежде всего великих цивилизаций Китая, Индии и Ирана.

Профессора больше всего любят сетовать на лежащее на них административное бремя. Однако когда я перешел в 1995 году в Стэнфордский университет, то быстро усвоил, что работа в комитетах может быть отличным способом узнать то, что происходит за пределами моей собственной узкой области. С тех пор я возглавлял в университете Институт социальной истории и Центр археологии, исполнял обязанности председателя Департамента Античности, был первым заместителем декана Школы гуманитарных и естественных наук, а также проводил крупные археологические раскопки. Все это означало массу бумажной работы и головной боли. Однако это также давало мне возможность встречаться со специалистами из всевозможных областей – от генетики до литературной критики, – что могло оказаться важным для решения вопроса: почему Запад властвует.