Теоретически хедж-фонды всегда должны приносить доход (и в хорошие, и в плохие годы), ведь они могут продавать без покрытия. Отсюда берется и поощрительное вознаграждение: если ты преуспеваешь, получаешь кучу денег. Если доходов нет, инвесторы ничего не платят.
После войны Альфред Джонс пришел к инвесторам и сказал: «Я умный человек; я собираюсь основать фонд, в котором буду хеджировать мои риски, наши риски, и поскольку я хорошо инвестирую, то считаю, что вы должны мне много платить. Хотите инвестировать со мной – платите». Фонды коллективного инвестирования не могли (и до сих пор не могут) взимать вознаграждение за управление активами. Но, согласно законодательным нормам, если у вас менее 99 инвесторов, считается, что вы не мобилизуете общественный капитал, в отличие, например, от фонда Fidelity, который собирал средства у миллионов инвесторов, – а частные организации такого рода могут назначать любой тип вознаграждения. Именно поэтому численность участников хедж-фондов не должна быть большой.
Сорос был очень хорошим трейдером, он очень тонко чувствовал рынок – то, в чем я не преуспевал и чем не интересовался. Я по большей части занимался исследовательской работой. Меня интересовало, как преодолевать препятствия и бороться за лидерство, как изучать происходящее в мире и предсказывать ход истории. Эта моя страсть оправдала себя в 1964 году, когда на Уолл-стрит я нашел такую работу, которую готов был делать даже бесплатно, если бы, конечно, мог как-то еще поддерживать свое существование.
Когда мы открывали хедж-фонд, моя зарплата резко понизилась – на целых 75 %. Но деньги для меня значили немного. Я всем даю совет, который дам и моим детям: прежде чем спросить, сколько вы будете получать на новой работе, определите, насколько эта работа и конкретно это место вам подходят, поскольку, если они ваши, деньги придут сами собой. Уверяю, деньги сами вас найдут. Уровень дохода в списке ваших вопросов может быть даже на последнем месте.
Так мы оказались в небольшом офисе, далеко от Коламбус-серкл [9], на углу Центрального парка, только втроем, считая секретаря. И все пошло хорошо. Мы занимались всем сразу: инвестировали по всему миру в акции, облигации, валюту, сырьевые товары. Мы продавали без покрытия, занимали деньги – словом, делали все, что обычно делается на финансовых рынках. Мы делали то, что мог делать кто угодно, но не делал из-за валютного регулирования и ограниченных взглядов на историю. С географической точки зрения Америка всегда была (и до сих пор отчасти остается) изолированной. По обе стороны нас омывают океаны. Мы были единственной страной, у которой после войны остались какие-то деньги. В итоге мы не стремились взаимодействовать с остальным миром: в этом не было нужды. Мы были победителями. Зачем американским инвесторам думать о Германии, Италии, Японии или Франции, которые вышли из войны с бо́льшими потерями?
Меня всегда отличало ненасытное любопытство. Я искал все, что мог найти. Мы были уверены, что возможности есть везде, и если вы их находите, то инвестируете. Нас не сдерживали ни история, ни география, ни традиции. Мы инвестировали повсюду, где видели возможности, то есть по всему миру. Мы широко использовали заемный капитал для инвестиций, что влекло за собой существенный риск, но, к счастью, редко ошибались. В большинстве случаев мы оказывались правы.
Один из наших крупнейших провалов произошел в 1971 году, когда президент Никсон закрыл золотое окно, отказавшись обменивать американские доллары на счетах других государств на наше золото. Одновременно с этим он установил ценовое и зарплатное регулирование и дополнительный налог на импортные товары. Мы спекулировали японскими акциями: Япония переживала бум. Это был странным образом упущенный рынок: дешевый, растущий, с твердой валютой. Мы инвестировали в Японию и в основном вывели средства из США. А короткие позиции занимали преимущественно по американским акциям. Никсон сделал свое заявление в воскресенье вечером. На следующей неделе японский рынок, где у нас были длинные позиции, упал на 20 %, а американский рынок, где наши позиции были короткими, взлетел до небес. Правда, мы владели акциями нефтяных месторождений Северного моря, которые перекрыли наши убытки. Добыча шла полным ходом, и мы инвестировали в европейские нефтяные компании. Они процветали в ожидании огромных прибылей из Северного моря.
ХОТЯ нефтью торгуют чаще всего – и, возможно, это самый важный сырьевой товар, да и вообще один из важнейших ресурсов, – нефть не продавалась на бирже до 1980-х годов. В 1970-х, как и многие десятилетия до того, как Нью-Йоркская товарная биржа предоставила открытый рынок для сырья, нефтью торговали по телефону брокеры или люди, занимающиеся энергетическим бизнесом. Другие сырьевые товары, для которых существуют крупные рынки сбыта, например: бумага, сталь, уран, никогда не вызывали достаточного интереса у специалистов данной отрасли, чтобы выходить с ними на биржу. Уголь продавался сотни лет, но его покупатели и продавцы до сих пор проводят сделки, не пользуясь выгодами организованного рынка.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу