Ишмаэль Бих - Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата

Мои браться и сестры плакали, причитая:

– Кто же теперь о нас позаботится? Почему несчастье постигло нас в такие тяжелые времена?

Из города доносились выстрелы. Люди с автоматами продолжали бесчинствовать.

Похороны состоялись на следующее утро. Несмотря на нестабильность и беспорядки, много людей пришли проститься с дядей. Я шел за гробом; каждый шаг болезненно отдавался у меня в сердце. Мы с Мохамедом, Элли и сестрами держались за руки. Тетя собиралась идти с нами, но потеряла сознание прямо перед выходом. На кладбище имам прочитал несколько сур, а затем гроб опустили в яму и засыпали его землей. Все разошлись, каждый спешил по своим делам. Но мы с Мохамедом еще долго сидели на земле рядом со свежей могилой. Я говорил с дядей: просил прощения за то, что мы не смогли найти тех, кто помог бы ему. Так хотелось надеяться, что он знал, как сильно я любил его. Я мечтал, чтобы он дожил до того времени, когда я стану самостоятельным и взрослым. Высказав все то, что было у меня на душе, я положил руки на холмик и тихо заплакал. Не знаю, сколько времени я так просидел и как долго рыдал. Был уже вечер, скоро должен был начаться комендантский час. Мы с Мохамедом побежали домой, пока солдаты не начали стрелять.

Через несколько дней после похорон я наконец дозвонился до Лоры. Я спросил, могу ли остановиться у нее, если мне удастся бежать из страны и добраться до Нью-Йорка. Она сказала, что примет меня.

– Нет, подумай как следует, – переспросил я. – Если я окажусь в Нью-Йорке, могу я пожить в твоем доме?

– Да, – повторила она.

– Тогда будем считать, что я уже на месте, – ответил я и сказал, что позвоню, когда доберусь до Конакри, столицы Гвинеи, граничащей со Сьерра-Леоне. Там не было войны, и это был единственный путь, каким можно было выбраться за рубеж. Мне нужно было бежать из Фритауна, иначе я в конечном итоге буду призван в армию. А если откажусь служить, мои бывшие боевые товарищи убьют меня. Я знал, что некоторым моим друзьям по реабилитационному центру уже пришлось снова взяться за оружие.

Я покинул город рано утром на седьмые сутки после дядиной смерти. Никого кроме Мохамеда я не посвятил в свои планы. Он должен был рассказать обо всем тетушке после того, как у нее завершится траур. Она заперлась у себя и последние дни ни с кем не разговаривала. Тридцать первого октября 1997 года я вышел из дома в предрассветных сумерках, когда комендантский час еще не окончился. Мне надо было уйти из города до восхода солнца. В этот час ходить было безопаснее: некоторые постовые еще спали, а бодрствующим было трудно разглядеть меня на расстоянии из-за утреннего тумана. Из города доносились отдельные выстрелы. Легкий ветерок неприятно холодил лицо. В воздухе пахло разлагающимися трупами и порохом. Я пожал руку Мохамеду.

– Я тебе сообщу, где мне удалось устроиться, – сказал я ему.

Он похлопал меня по плечу и ничего не ответил.

При себе у меня была только старая грязная сумка с небольшим запасом одежды. Путешествовать с хорошим чемоданом было опасно. Люди с автоматами могут решить, что там что-то ценное, и, недолго думая, подстрелят тебя. Я уходил в сумерках, оставляя Мохамеда одного на веранде. И тут мне стало страшно. Какое знакомое чувство: это со мной уже было! Я остановился на минуту возле электрического столба, глубоко вдохнул и сделал несколько энергичных боксерских выпадов. «Надо постараться выбраться отсюда, – подумал я. – А если не удастся, что ж, тогда опять пойду в армию». Размышлять о том, что будет дальше, не хотелось.

Я быстро шел вдоль водосточных канав, в которых можно было спрятаться, услышав приближение машины. Прохожих на улицах не было. Иногда мне приходилось обходить блокпосты, либо пробираясь по канавам, либо по задам дворов. Так я благополучно добрался до старого, ныне, как считалось, не действующего автовокзала на окраине. Там было много мужчин (на вид лет тридцати), некоторое количество женщин, а также несколько семей с детьми пяти и более лет. Они все выстроились в очередь возле обшарпанной стены. Одни держали узлы с вещами, другие взяли на руки малышей.

Я прошел в конец очереди и присел на корточки, чтобы нащупать пяткой спрятанные в правом носке деньги и удостовериться, что они на месте. Мужчина передо мной все время что-то бормотал себе под нос и шагал туда-сюда, от стены и обратно. Так прошло несколько минут, и тут один человек, стоявший вместе со всеми в очереди, сказал, что он водитель автобуса, и пригласил всех следовать за ним.