Пол Джонсон - Наполеон

Продажа Луизианы должна считаться самым крупным провалом, самой серьезной ошибкой Бонапарта. «Вы заключили королевскую сделку», – сказал Талейран американцам, без намека на досаду. Это – правда. Территория «Луизианы» составляет 828 тысяч квадратных миль, впоследствии на этой территории образовалось тринадцать штатов. Франции заплатили 15 миллионов долларов, то есть по четыре цента за акр. Если бы Бонапарт использовал законное право Франции на свои американские территории, исследовал недра и создал огромный доминион на противоположном берегу Атлантики, а не занимался перекраиванием границ Европы, расширяя свою незаконную империю, он бы обогатил Францию, а не довел бы ее до нищеты. Наполеон открыл бы необозримые горизонты для бессчетного числа отважных французских юношей, а не губил бы их жизни в бесплодных битвах. В конце концов, таким шагом он бы нанес гораздо больший ущерб своим британским противникам, чем всеми своими усилиями в Европе. Он бы навсегда изменил политическую карту мира – это то, чего он так и не смог добиться. Но Бонапарт ничего не знал об Америке и ничего не хотел знать о ней до тех пор, пока не стало слишком поздно. Он боялся Атлантики, океан для него был слишком велик. Он повернулся спиной к мировому кораблю, сосредоточившись только на его европейской каюте, и тем самым предал свои корсиканские корни. Таким образом, Соединенные Штаты стали именно тем государством, которое получило самую большую выгоду от эпохи Бонапарта.

Вначале почти вся немецкая интеллигенция приветствовала Бонапарта как героя. В глазах поэтов он был воплощением романтического духа настоящего авантюризма. Другие видели в нем олицетворение всемогущего просвещенного государства, этот идеал очень привлекал многих мыслителей, среди которых был молодой философ Гегель, чье преклонение перед мощью государства открыло дорогу милитаристской Пруссии Бисмарка и еще более зловещему третьему рейху Адольфа Гитлера. Гегель вышел на улицу и с непокрытой головой встречал триумфально въезжавшего в город Бонапарта; он продолжал льстиво аплодировать Наполеону даже после того, как французские солдаты отобрали у него имущество. Позже, когда мнение немцев относительно Бонапарта кардинально изменилось, Гегель, который страстно желал любой ценой стать профессором философии в Берлинском университете, отрекся от своей приверженности к французской civilisation и вместо нее стал превозносить германскую Kultur. Можно сказать, что он влюбился в бонапартизм, исходя из неверных предпосылок, и отверг его по столь же неверным причинам.

Совсем иначе относился к Бонапарту Бетховен, работая над своей Третьей симфонией – колоссальным произведением, которому суждено было навсегда разбить устоявшуюся симфоническую форму. Его друг, Фердинанд Рис, свидетельствовал: «В этой симфонии Бетховен представлял Бонапарта, но в тот период, когда тот был первым консулом. Бетховен очень уважал его в то время [1804] и отождествлял с консулами древнего Рима. Я… видел копию партитуры на его столе, на самой верхней строчке которой было написано “Бонапарт”, а внизу подпись “Луиджи ван Бетховен”, и больше ни слова… Я был первый, кто принес ему весть о том, что Бонапарт провозгласил себя императором. Услышав это, композитор пришел в ярость и в гневе закричал: “Значит, он тоже не лучше всех остальных? Теперь он тоже станет попирать права человека и будет потакать своим амбициям. Он возвысится над другими и превратится в тирана”. Бетховен подошел к столу, взял титульный лист своей симфонии, разорвал его пополам и бросил на пол».

Другие знаменитые мастера Германии отнеслись к Бонапарту более настороженно, а после – с таким же презрением. На весьма зрелищной встрече монархов в Эрфурте в 1808 году [19]присутствовал Гете – выдающийся писатель Германии и влиятельная фигура правительства маленького государства Райнланд. Это была встреча высших лиц, и она должна была произвести впечатление. Дворец, занятый императором, был обставлен французской мебелью, которую доставили на сотне повозок, с савоннерийскими гобеленами, обюссонскими коврами, севрским фарфором, золотом и серебром, с целым штатом французских поваров, горами паштетов, сыров, окороков, трюфелей и ящиками с выдержанными бордо и шампанскими винами. Все правители, кроме царя, должны были собраться в назначенное время, чтобы приветствовать входящего императора: мужчинам полагалось встать и поклониться, а дамам – присесть в глубоком реверансе. Важные персоны – от князей и кардиналов до литераторов – ожидали, пока взгляд императора упадет на них. Бонапарт объявил, что Кассель будет новой столицей Германии. Иоганн фон Мюллер, крупнейший немецкий историк, должен был отслеживать малейшие детали и писать биографию Наполеона (как он уже написал биографию Фридриха Великого). Гримм должен был стать придворным библиотекарем, а Бетховен – придворным музыкантом. Дальнейшие распоряжения должны были объявить позже. (Мало что из объявленного было выполнено.) Потом взгляд Бонапарта остановился на Гете, и поэта пригласили на аудиенцию.