Грэм Робб - Жизнь Бальзака

С точки зрения психики Бальзак перенес кризисы 1837 г. благодаря тому, что жил двойной жизнью, каждая в своих декорациях и со своими настроениями; сменной декорацией служили Альпы. Кроме того, он оставил потомкам два отчетливых собственных образа – один публичный, второй тайный, обернутый в маленькую драму, которая преследовала его до конца жизни.

Публичный образ связан с портретом, который Бальзак попросил мать заказать Луи Буланже. Ему хотелось чем-то возместить «ужасную литографию», сделанную с карикатурной статуэтки работы Дантана 793; на ней он выглядел как неразрушаемый Шалтай-Болтай с тростью. Портрет Бальзака работы Буланже в монашеской рясе был выставлен на Парижском салоне 1837 г. и, по мнению дамского журнала, изображал «крупного субъекта, до подбородка завернутого во фланелевую рубашку»… Он напомнил рецензенту зонтик в футляре и одновременно турскую пушку – аллюзия на «Турского священника», где аббата Бирото не пускает в дом его хозяйка. «Как отличается действительность от грез молодых дам! Ах! сколько иллюзий будет утрачено при виде этой картины! Сколько голосов воскликнут: “Верните нам нашего Бальзака!”» 794Однако Готье – возможно, с благословения самого Бальзака – углядел в портрете образ почти мифологический, который послужил прообразом статуи Родена: «Полный, чувственный рот, особенно нижняя губа, улыбается раблезианской улыбкой под тенью усов, гораздо светлее оттенком, нежели волосы; вызывающе вскинутый вверх подбородок соединяется с шеей широкой, мощной складкой плоти, похожей на подгрудок молодого быка» 795.

В письмах Эвелине, которая должна была получить портрет, Бальзак добавил несколько собственных штрихов 796. Глаза переданы неплохо, как и его настойчивость; но Буланже закрасил ему седину. В портрете слишком много гордости и не заметна его душевная тонкость; он выглядит бесчувственным солдафоном и бахвалом. Но монашеская ряса Бальзака всегда служила парадоксальным напоминанием пословицы «L’habit ne fait pas le moine» («Не всяк монах, на ком клобук; по наружности не судят»). Он и сам вспоминает эту пословицу 797, и именно подразумеваемое расхождение придает портрету то, что Готье назвал «своеобразной гармонией».

Второй образ – автопортрет, который он рисовал в письмах к неизвестному адресату. Рядом с крушением иллюзий финансовый крах кажется Бальзаку относительной мелочью. Его украинская святая начала выказывать тревожную склонность сойти с пьедестала и молиться грешнику. К досаде Бальзака, Эвелина Ганская отказывалась вести себя подобно Лоре де Берни. Он молил ее о честной критике «Старой девы», но так и не получил ее. Все ее комментарии были направлены лично на него. Она не уставала упрекать его в «легкомыслии»; критики говорили о его романах примерно то же самое. Бальзак отвечал мягко, но с оттенком разочарования: Эвелина по-прежнему путает его с его творчеством, она несведуща, упряма и, хуже всего, поверхностна. «Позвольте рассказать о том, что у меня появилось очень дурное чувство: мне не нравится, когда мои друзья судят меня или считают, что мои решения не вызваны необходимостью» 798. У него возникло подозрение, что та, на ком он хочет жениться, вдруг стала похожа на его мать. Он снова и снова всматривался в лицо на портрете, висящем перед его столом. Затем Ганская получила потрясающий физиогномический анализ самой себя, взятый как будто прямо из его романа. Из следующего описания можно многое узнать о природе любви Бальзака: «Если бы не ваш рот, по лбу можно было бы заподозрить у вас гидроцефалию». «Я нахожу в ваших губах несколько смутных намеков на жестокую ярость… но подавленную добротой. Неистовство быстро сменяется задумчивостью, добротой, безмятежностью и благородством»; но, «если бы в вас ничего не было, кроме доброты, вы превратились бы в овцу, что было бы просто ужасно» 799. Самые красноречивые подробности дают те черты, которые Бальзак часто описывает в романах: «куполообразный лоб» означает обилие мыслей 800, толстый подбородок подразумевает личность требовательную, даже неистовую в любви 801, а «полнота служит признаком силы – но женщины, сложенные таким образом, бывают властными, своенравными, более чувственными, нежели любящими… негибкими и ревнивыми» 802.

Обнаружив, что Эвелина не соответствует своей роли, Бальзак начал переносить свои привычки на другую исповедницу, выбранную специально для этой цели из толпы неизвестных корреспонденток. Так как он, скорее всего, не был знаком с ней лично, ему не составило труда нарисовать идеал, который отвечал его потребностям. С февраля 1836 г. по середину 1837 г. его «истинная натура» изливала свои надежды и разочарования не Эвелине, а женщине, которая вошла в его жизнь под именем Луиза 803.