Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Любовнику г-жи Бальзак, а также малышу Анри суждено было умереть ужасной смертью – одному в «Большой Бретеш» (La Grande Bretèche), второму – в рассказе с оптимистичным названием «Перст божий» (Le Doigt de Dieu) 44. Обе повести были написаны в начале 1830-х гг., но их замысел наверняка возник и сформировался в Вандомском коллеже.

Для Оноре материнская забота выражалась в форме литературной критики. Его нежные, дышащие любовью письма высмеивали за напыщенность, за жалость к себе. Возможно, единственное сохранившееся письмо дошло до нас только благодаря его относительной деловитости и сдержанности. Примечателен и почерк: мелкие, налезающие друг на друга буквы, строчки, которые бегут снизу вверх, огромные прописные буквы и множество завитушек. Первое письмо Бальзака – графологический образец огромного ума, выросшего в одиночном заключении.

По некоторым признакам, примерно с десяти лет мальчик, которого в младших классах наказывали чаще остальных, начал приобретать черты респектабельной посредственности. В 1812 г. он получил еще одну награду по устной латыни. В отчетах из школы, датированных 1809—1811 гг. (только они и дошли до наших дней), его поведение оценивается как «хорошее», «нрав» называется «веселым» или «очень веселым», хотя «характер» колеблется от «вялого» до «мягкого» и, наконец, «ребяческого». Ценность таких оценок в каком-то смысле преуменьшается тем, что отчеты о других учениках почти такие же: учителя явно считали, что все возможные особенности детей можно адекватно выразить с помощью полудюжины прилагательных.

Более верным признаком прогресса служит тот факт, что у Бальзака появилось несколько друзей: Луи-Ламбер Тинан, возможно увековечивший свое имя в романе, чье действие происходит в Вандоме; Баршу де Пеноэн, который, как Бальзак, с презрением отвергал общепризнанные увлечения и рано начал интересоваться метафизикой (позднее он стал признанным специалистом по немецкой философии); Буалеком, упомянутый в ранее цитируемом письме Бальзака, который впоследствии стал французским послом в Вашингтоне; Арман Дюфор, будущий министр и коллега де Токвиля. Это многое говорит о Вандомском коллеже и о той среде (milieux), из которой подбирались его ученики. Многие друзья и знакомые Бальзака, среди которых были уроженцы колоний – Антильских островов и Нового Орлеана – стали выдающимися политиками, адвокатами или журналистами. Бальзак познакомился со своими собратьями-ссыльными за неделю до раздачи призов, когда другие мальчики хвастливо обжирались в городе с родителями.

С точки зрения родителей, куда важнее было то, что Оноре наконец начал уделять некоторое внимание урокам. Как то часто бывает, самое большое педагогическое влияние оказалось неумышленным – отец Лефевр, поглощенный своими чудесами, пока Оноре наслаждался библиотекой. Впрочем, в коллеже были и два замечательных педагога, чье появление стало для Бальзака долгожданным освобождением из тюрьмы. Они же снабдили его темой для того, что стало его на первый взгляд ненужной привязанностью.

Лазара Франсуа Марешаля ученики обожали и считали едва ли не родным отцом 45. Он стал первым литературным критиком Бальзака за пределами семьи. Узнав, что Оноре живет по собственному распорядку, заполняет письменный стол кипами претенциозной прозы, но не успевает приготовить уроки, он рассказал ему поучительную историю о птенце, который выпал из гнезда, потому что пытался взлететь до того, как у него отросли крылья.

Марешаль поучал лицемерно – у него имелся свой опыт. Он сам давно сочинял стихи, испытывал не вполне приличное для школьного учителя пристрастие к эротической поэзии и взволнованным панегирикам любому режиму, которому случалось находиться у власти. Лилии, фригийские колпаки, имперские орлы удивительно к месту то влетают в его хвалебные стихи, то вылетают из них. Когда ночью 14 августа 1808 г. Наполеон проезжал через Вандом, Марешаль поспешил сочинить две латинские надписи в честь императора, которые повесили в городских воротах. Его ученикам выпал случай извлечь пользу из увлечения учителя; они наверняка изумлялись непривычным грамматическим формам. Фразы, которые мальчикам предлагалось перевести на французский, выдают стремление стимулировать юношеский ум чем-то более вдохновляющим, чем «Записки о галльской войне»: «Я видел воробушка Лесбии», «Девушка пряталась за кустами», «Венера с ногами обнаженными стянула пояс на своей пламенеющей мантии». Одна особенно яркая фраза наверняка затронула бы Оноре за живое, знай он тогда, что они с братом от разных отцов: «О боги, даруйте этой женщине способность к деторождению, но не ко греху».