Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Первый признак перемен в отношениях Бальзака с женщинами приходит с его отъездом из Парижа. Он поручил матери управлять своим домом на улице Кассини с огромным штатом прислуги, а также вести запутанные дела с издателями и редакторами. Чтобы выплатить долги (за одежду, ковры, дорогие переплеты и новое увлечение Бальзака – фарфор 504), г-жа де Бальзак вынуждена была продать лошадей и уволить слуг. Как всегда, преисполненный оптимизма, Бальзак просит мать сохранить сбрую и убедиться, что Паради и Леклерк не забрали с собой красивые синие ливреи, которые он заказал специально для них. Любой ценой ей следует избегать судебного преследования: он окружен врагами, которые с радостью воспользуются малейшей возможностью выставить его в смешном свете. По этой причине во все свои последние договоры Бальзак вставлял условие: журналы, которые публикуют его рассказы, не имеют права помещать на своих страницах отрицательные рецензии на его творчество.

Кажется удивительным, что Бальзак, такой осторожный по отношению к остальным недругам, сам передал бразды правления своим имуществом в руки матери. Тем не менее г-жа де Бальзак стала весьма успешным его агентом, особенно учитывая огромное количество поручений, которое он ей давал. По-настоящему удивительна благодарность, которой дышат многие его письма: «Я не хочу, чтобы прошел еще день, а я не сообщил вам, как сильно вас люблю и какую нежность вы во мне пробуждаете. Конечно, мои чувства – не просто результат неистощимого великодушия моей маменьки; но, как вам известно, от одной капли вода в чашке может перелиться через край» 505. Возможно, к всплеску нежности имел какое-то отношение брат Анри: семья получила с Маврикия известие, что маленький транжира встал на ноги и женился на своей квартирной хозяйке, богатой вдове. Похоже, его жизнь обеспечена. Оноре даже позавидовал брату. «Я завидую ему оттого, что он первым сделал вас счастливой, – написал он матери и продолжал уже не так убедительно: – Из-за него я глубоко сожалею о той стезе, какой пошел, и о том, что я… не выполняю своих обязательств по отношению к вам» 506.

В тех условиях ему, наверное, льстила мысль о том, что его любят. Цветистые же комплименты матери больше говорят о ее «надеждах» и «ожиданиях», чем о чувствах сына. Дело в том, что в то же время он написал много сцен с братоубийством и изменницами-матерями. Сама того не зная, г-жа де Бальзак вела двойную жизнь: наказанная в литературе, она восхвалялась в реальности. В лучшем случае сыновние излияния Бальзака можно назвать двусмысленными. Показная любовь к матери, видимо, была частью плана, рассчитанного на то, чтобы освободиться, но время от времени мстительный голос творчества прорывается и в переписке: «Если бы только страдал я один; но вот уже четыре года (после краха типографского дела. – Авт. ) только одна мадам де Берни двадцать раз спасала меня от ссылки» 507. Оноре сообщал и другие новости личного характера, которые его мать предпочла бы не слышать: «Мое целомудрие до некоторой степени беспокоит меня и лишает сна» 508. Бальзак поставил мать в неудобное положение: было что-то и жестокое, и жалкое одновременно в том, чтобы посвятить ее во все финансовые тайны. Как он напоминал ей, хотя всегда косвенно, она в первую очередь заботилась о своих деньгах, и он тратил ее деньги. Г-жа де Бальзак понимала, что сын зарабатывал достаточно, чтобы сводить концы с концами. Почему же тогда он всегда ухитрялся идти ко дну? Точнее, почему, угрожая обанкротить всю семью, сын, которому казалось, что мать его никогда не любила, сделал ее всецело зависимой от себя?

В письмах Бальзака проблема предстает с другой стороны. Его долги – огромная дыра, которую он заполняет, как каменную кладку раствором, своим творчеством. Мать неустанно советовала ему – впрочем, совет был вполне разумен с точки зрения бухгалтера – не заполнять бездонную дыру. «Вы просите меня писать подробно… но, моя бедная матушка, вы, очевидно, по-прежнему не представляете себе, как я живу!» «Сегодня утром я уже собирался приступить к работе, когда пришло ваше письмо и совершенно меня дезорганизовало. Как мне творить, если я вдруг понял, какими видятся вам мои затруднения?» 509

Когда Бальзак отправлял из Саше это письмо, у него уже имелись и другие причины для «дезорганизации». Его попытка «провести пару недель в тихом уголке» началась не так, как надо. Путешествие в карете всегда служило для него мощным стимулом, но путешествие на юг оказалось необычно длинным и трудным. После мятежей, вызванных похоронами генерала Ламарка, все уезжавшие из Парижа механически попадали под подозрение. В крупных городах дилижансы встречали жандармы; они проверяли у путников паспорта и искали беглых заговорщиков. Бальзак какое-то время подумывал написать «Историю Тринадцати» (Histoire des Treize) – один из его первых «детективных» рассказов. Он начнет выходить в 1833 г., но дает прекрасное представление о душевном состоянии Бальзака в 1832 г.: «Тринадцать человек посещает одна и та же мысль; они одарены достаточными силами, чтобы оставаться верными единственной цели». «Люди, обладающие и мужеством, и воображением, скучают из-за унылой жизни, которую они ведут; их влечет к восточным наслаждениям так долго подавляемыми порывами, что они вновь заявляют о себе с пылкой страстью». «Пираты в желтых перчатках, путешествующие в каретах… новое Общество Иису са на стороне дьявола… вхожие во все салоны, могущие открыть любой сейф, свои на каждой улице и на каждой подушке» 510. Герцогиня де Берри, мать легитимистского наследника престола, была так потрясена, когда в тюрьме прочла первый выпуск, что не могла спать. Ее врач от ее имени написал Бальзаку и спросил, что будет дальше. «Вторая часть, – ответил Бальзак, радуясь, что приобрел поклонницу из высшего общества, – немного глубже первой» 511. На самом деле продолжение, «Герцогиня де Ланже», стало историей личной мести, которая развернулась в последующие несколько месяцев. Стремясь к «восточным наслаждениям», убежденный во враждебности своих современников и считая оккультизм всесильным средством, Бальзак едва ли мог найти душевное спокойствие, просто покинув Париж.