Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Я наблюдал, как отец ведет грузовичок. Мне вспомнился его скандально известный осведомитель по кличке Мерф-Серф – обычно они встречались и обменивались информацией прямо в теплых прибрежных волнах Майями. Спустя несколько лет его посадили за кражу сапфира «Звезда Индии». Мерф познакомил отца с прекрасной девушкой, и он по-настоящему влюбился. Но она была дочерью одного крупного мафиози, и когда в ФБР узнали, что отец с ней спит, а не « просто ведет наблюдение », как утверждал он сам, им пришлось расстаться.

Отец барабанил пальцами по рулю. Я представил его в компании беспощадных преступников, в постели дочери мафиози; как он бросает вызов Гуверу и противостоит ответным нападкам. Невероятный риск! Как ни странно, все это не особо впечатляло жителей Топанга-Бич. Я давно понял: кем бы ты ни был, каких бы умопомрачительных высот ни достиг, Топанга-Бич на это плевать. Здесь имеет значение только серфинг, уравнивающий всех

и вся. Думаю, такая простота и ясность были отцу по вкусу.

Впереди замаячили здания, выкрашенные в пастельные тона, и отец объявил, что мы въезжаем в городок Сан-Висенте.

Мы пообедали в каком-то ресторанчике. Отец заметно грустил, и я все гадал, связано ли это с Сандрой. Мы сидели под решетчатой крышей, и лицо отца было разделено на две половинки тенью от решетки. Один глаз был освещен, другой оставался в темноте. Я впервые видел его таким – замкнувшимся в себе, что-то скрывающим. Невозможно было понять, что он думает и чувствует, и я подумал – уж не это ли так доводило маму?

– Все, поехали, – объявил я, чтобы поскорее увидеть отца при нормальном дневном свете.

Воздух над асфальтом подрагивал от зноя, и все вокруг было намертво высушено. Мы пили минералку, ели арахис и бросали скорлупки в окно. Единственный веселый момент был, когда мы соревновались «Кто громче пукнет». Отец выиграл. Затем мы решили сходить по большой нужде в заросли полыни. Только мы присели на корточки, как отец сказал, чтобы я поостерегся гремучих змей. В итоге у меня ничего не получилось и мне так скрутило живот, что я мучился до ближайшего прибрежного городка, где в кафе был туалет.

Выйдя оттуда, я обнаружил отца на пляже – аккомпанируя себе на гитаре, он пел трем мексиканкам песню «Золотое сердце». Как мне показалось, девушки были одеты по-зимнему, и одна из них прямо в одежде зашла в океан и искупалась. В Вальярте люди тоже так делали, и я задумался, почему они не носят купальники.

Из бара вышли два довольно невзрачных парня и уставились на отца и на девиц. Он продолжал играть, словно не замечая, что на него смотрят. Один из парней, весь обгоревший под солнцем, окликнул его по-испански (я разобрал слово « гринго » [15]). Тогда отец взглянул на него – надбровная дуга изогнулась, и глазное яблоко глубже опустилось в глазницу.

Парень рассмеялся ему в лицо. Я испугался, у меня задрожали руки. Обгоревший тип подошел к отцу, и я ощутил комок в горле. Отец бросил ему что-то по-испански, и это ошеломило парня. Он немного помолчал, а потом сказал что-то в ответ. Папа улыбнулся, принялся наигрывать мексиканскую песенку и запел на испанском. Из бара выходил народ, и обгоревший парень указывал всем на моего отца. Выглядело все так, будто он сам устроил этот маленький концерт своего старого приятеля-

гринго.

Я подошел к отцу и сел рядом. В перерыве между песнями я сказал ему, что хочу уйти. Он бросил взгляд на океан.

– Ага. Тут нет волн. Надо бы взглянуть на карту, – согласился он.

Мы заселились в мотель, выстроенный из шлакоблоков, и отец заплатил пожилому клерку, чтобы тот присмотрел за грузовичком. Мы припарковались прямо напротив нашей комнаты и не опускали желтую занавеску. Отец взял в руки карту. Красными кружками были обведены места хорошего серфинга, о которых ему рассказывали.

– Видимо, завтра мы проедем через парочку местечек, – заметил он.

Дорога рассекала долину, окрашенную сероватыми красками, а когда совсем рассвело, земля начала отливать золотом. Словно гордые ковбои, стояли кактусы, и за их острыми верхушками виднелось солнце. Одни только кактусы и кусты могли здесь выжить. Через пару часов начнется жара, поднимется пыль, и нам опять предстоит целый день печься в грузовичке, прилипая к сиденьям, глотать из окон пыль вместо вожделенной прохлады и еле-еле шевелиться, как зомби.

Я мечтал о снеге, о его холодной свежести у меня на лице; представлял, как он превращается в воду во рту. Я все бы отдал, чтобы повернуть время вспять и вернуться в зиму.