Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

Своим домашним Антон написал, что проведет в Ницце; лишь октябрь, но ему было жаль уезжать от чудной осенней погоды. Да и общество – не только живых, но и мертвых – пришлось ему по вкусу. К западу от города простирались кладбища, причем русский погост расположился на самой вершине холма с живописным видом на море. Здесь нашли свой последний приют ссыльные революционеры, раненные в боях офицеры, чахоточные аристократы, а также врачи и священники, когда-то пользовавшие бывших земляков под сенью пальм и бугенвиллей. А что до живых, то к их услугам были две православные церкви, читальня и русские врачи, а также адвокаты.

К октябрю Соболевский уехал, Антон же остался в компании двух новых приятелей. Одним из них был профессор Максим Ковалевский, юрист и «вольнодумец», читавший в Сорбонне лекции по социологии. Ковалевский был близким другом и родственником покойного мужа Софьи Ковалевской, профессора-математика и писательницы, шестью годами ранее умершей от туберкулеза. Новый приятель заразил Антона своим жизнелюбием и трогательно заботился о его здоровье. Чехова опекал и Николай Юрасов, русский вице-консул, предпочитавший жить в Ницце. (Его сын был сотрудником банка «Лионский кредит», что было на руку Антону, то и дело получавшему и отправлявшему денежные переводы.) Этот человек «доброты образцовой и энергии неутомимой» был настолько лыс, что на голове его проступали швы черепа. Он проводил время в хлопотах о соотечественниках – давал обеды, приглашал к себе на чай, устраивал новогодние и пасхальные празднества. Вместе с Чеховым, Юрасовым и Ковалевским часто можно было видеть престарелого художника Валериана Якоби и врача Алексея Любимова, больного раком легких и доживающего в Ницце последние дни.

В теплой мужской компании Антон отвлекся и позабыл сбежавшую от него Марго: она исчезла, возможно, предпочтя более здорового покровителя. Впрочем, если судить по письмам Антона к Маше, вскоре нашлась и заместительница, усердно поправлявшая его ошибки во французском. Антон заметно лучше стал читать и говорить по-французски, однако на уроки приходилось карабкаться по крутым лестницам, а это было для него непросто.

На Ривьеру Чехов приехал, подготовленный книгами Мопассана: отрывки из его путевых очерков «На воде», написанных во время круиза на яхте «Милый друг», уже прозвучали в «Чайке», а в том, что этот край по праву назван «цветущим кладбищем Европы», он смог убедиться на месте, хотя многие туда стремились, чтобы отсрочить свой конец. Роскошная средиземноморская растительность особого впечатления на Чехова не произвела, а вот вежливость и опрятность французов пришлись ему по душе. По отношению к своему здоровью и финансам Антон был осмотрителен – не позволял себе прогулок после захода солнца, так что сосед по пансиону Н. Макшеев напрасно пытался выманить его в казино: «Господин доктор! Находясь в здравом рассудке, подтверждаю, что обладаю способом взять с рулетки с двумя тысячами франков в короткое время большие деньги. Если Вы продолжаете иметь желание участвовать в этом, то необходимо условиться и действовать» [403]. Попав в Монте-Карло за компанию с Василием Немировичем-Данченко, Антон ограничился тем, что следил за его игрой. Между тем Потапенко не оставлял мефистофельских попыток ввести Чехова в соблазн: «Я скоро узнаю верную систему выиграть в Monte Carlo и тогда приеду и обогащу тебя и себя» [404].

Постояльцы Русского пансиона были Антону скучны; их же он прежде всего интересовал как врач. Впрочем, один из обитателей Ниццы пробудил в Чехове политическую сознательность:. И. Розанов, еврей и издатель «Франко-русского вестника», яростно выступал в поддержку Дрейфуса, офицера французского генштаба, обвиненного в шпионаже (Антон познакомился с Розановым, пользуя его жену). Его «обворожительные улыбки» и «деликатная и чувствительная душа» постепенно обратили Чехова в дрейфусара. Однако невзирая на столь радикальную перемену во взглядах, Антон по-прежнему желал встречи с Сувориным. Тот пометил в дневнике, что доктор советует ему ехать и Ниццу, и добавил: «Чехов тоже зовет туда. Мне и хочется, и боюсь, что без меня театр пойдет еще хуже». Александр в письме доложил Антону, что видел Суворина с лакеем Василием: они ехали на конке покупать билеты за границу. Пятнадцатого октября Суворин с сыном Михаилом снова выехал в Париж.

Жизнь в Ницце была дешевая; на сто рублей в месяц Антон многое мог себе позволить: он покупал газеты [405], отдавал в прачечную рубашки и не отказывал себе ни в вине, ни в кофе. С Ковалевским он хаживал на концерты и по вечерам играл в пикет, благодетели со всех сторон предлагали Антону деньги: 2000. рублей, найдя деликатный предлог, – Савва Морозов, 500 рублей, с подсказки Кундасовой, – Я. Барсков. Чехов денег не принял, а Левитану и Кундасовой выговорил за то, что они поставили его в неловкое положение. Левитан тоже разозлился и в ответ обозвал Антона «полосатой гиеной, крокодилом окаянным и лешим без спины с одной ноздрей». Не опубликовав ни одной новой строчки за последние полгода, Антон жил на деньги от переиздания своих книг у Суворина, от сборов за «Иванова» в Петербурге и «Чайки» с «Дядей Ваней» в провинциальных театрах.