Вальтер Беньямин - Московский дневник

Когда мы вошли, зажгли свет, уже темнело. Как я и ожидал, на складе деревянных игрушек не было почти ничего для меня нового. Я купил несколько вещей не столько по собственному желанию, сколько по настоянию Бассехеса, однако теперь я рад, что сделал это. И здесь мы потеряли время, пришлось долго ждать, пока сбегают и разменяют где-то поблизости червонец.

Я же горел от нетерпения увидеть склад игрушек из папье-маше; я боялся, что его уже закрыли. Но этого не случилось. Зато, когда мы зашли туда, в помещении было совсем темно, а света на этом складе не было. Мы были вынуждены наудачу шарить по полкам. Время от времени я зажигал спичку. Мне удалось обнаружить кое-что замечательное, чего мы скорее всего не получили бы, потому что объяснить этому человеку, что я ищу, было, конечно же, невозможно. Когда мы наконец уселись в сани, у каждого из нас было по два больших свертка – у Бассехеса еще и куча брошюр, которые он купил в монастыре, чтобы обеспечить себя материалом для статьи. Долгое ожидание в плохо освещенном вокзальном ресторане мы скрасили чаем и закуской. Я устал, к тому же начал чувствовать недомогание. К этому прибавлялся страх при мысли о множестве дел, которые еще ждали меня в Москве. Обратная дорога была живописной.

Неизвестный фотограф. Без названия. Ретушированный фотоснимок для журнала «СССР на стройке». Начало 1930-х гг.

В вагоне горел фонарь, из которого в дороге украли стеариновую свечу; недалеко от наших мест стояла железная печка, под сиденьями лежали где попало поленья. Время от времени кто-нибудь из железнодорожников подходил к одному из сидений, поднимал его и вынимал из открываемого таким образом сундука дрова. Было восемь часов, когда мы доехали до Москвы. Это был мой последний вечер, Бассехес взял машину. У моей гостиницы я попросил остановиться, чтобы оставить купленные игрушки и быстро взять рукописи, которые через час надо было отнести Райху. У Бассехеса длинная инструкция его слуги, за которым я пообещал зайти в половине двенадцатого. После этого я сел на трамвай, удачно угадал остановку, на которой надо выходить, чтобы попасть к Райху, и был у него даже раньше, чем рассчитывал. Я бы с удовольствием поехал на санях, но это было невозможно: я не знал названия улицы, на которой жил Райх, не мог найти на карте и названия расположенной поблизости площади. Ася былауже в постели. Она сказала, что долго меня ждала, а теперь уже и не надеялась, что я приду. Она бы сразу вышла со мной, чтобы показать притон, в который она случайно попала. Неподалеку были и бани. Все это она обнаружила, когда попробовала пройти дворами и переулками. Райх тоже был в комнате, у него постепенно отрастала борода. Я был совершенно вымотан, до такой степени, что на привычные робкие вопросы Аси (о ее губке и т. д.) ответил, сославшись на большую усталость, довольно грубо. Но все очень быстро уладилось.

Я рассказал, наколько это было возможно за такое короткое время, о своей поездке. Потом пошли поручения в Берлине: звонки самым различным знакомым. Потом Райх вышел, оставив нас с Асей на какое-то время одних, чтобы послушать по радио трансляцию спектакля «Ревизор» с Чеховым в Большом театре 143. На следующее утро Ася должна была ехать к Даге, и мне не приходилось рассчитывать, что я увижу ее до отъезда еще раз. Когда вошел Райх, Ася вышла в соседнюю комнату, чтобы послушать радио. Я не стал задерживаться. Но прежде чем уйти, я показал открытки, купленные мной в монастыре на память.

1 февраля.

Утром я еще раз сходил в мою обычную кондитерскую, заказал кофе и съел паштет. Потом в Музей игрушки. Не все из заказанных мной фотографий были сделаны. Я не слишком горевал об этом, поскольку я тем самым как раз в тот момент, когда деньги были мне очень нужны, получил 10 червонцев. (Дело в том, что фотографии я оплатил заранее.) В Музее игрушки я пробыл недолго, а поскорее поехал в институт Каменевой, чтобы попрощаться с доктором Нимен. Оттуда на санях к Бассехесу. Оттуда со слугой в железнодорожную кассу и дальше на машине в таможню. Что там снова предстояло сделать, описанию не поддается. У кассы, где пересчитывали тысячи, пришлось прождать двадцать минут. Во всем учреждении никто не мог разменять пять рублей. Было необходимо, чтобы этот чемодан, в котором были не только замечательные игрушки, но и все мои рукописи, попал на поезд, на котором я ехал сам. Поскольку багаж шел только до границы, мое присутствие в тот момент, когда он достигнет границы, было обязательным. В конце концов все удалось. Но я снова убедился в том, насколько люди еще пропитаны холопством. Как беззащитен был этот слуга против всех издевательств и равнодушия таможенников. Я облегченно вздохнул, когда отпустил его, дав червонец. Нервозность снова пробудила у меня боли в спине. Я был рад, что у меня есть еще несколько спокойных часов. Я неторопясь прошелся вдоль ряда красивых ларьков на площади, снова купил красный кисет с крымским табаком и заказал после этого в ресторане Ярославского вокзала обед. У меня еще оставались деньги, чтобы послать телеграмму Доре и купить Асе домино. Подсобравшись, я проделал эти последние походы по городу; и они доставили мне удовольствие, поскольку я мог позволить себе большую беспечность, чем это было обычно в Москве. Без малого в три я снова был в гостинице. Швейцар сказал мне, что ко мне приходила дама. Она сказала, что придет еще. Я пошел в свою комнату, а потом сразу же в контору, чтобы заплатить. Лишь вернувшись, я заметил на письменном столе записку от Аси. Там было написано, что она долго ждала, ничего еще сегодня не ела и пошла в столовую рядом. Она ждет меня там. Я поспешил на улицу и увидел, что она идет мне навстречу. Она съела только кусок мяса, была все еще голодна, и прежде чем идти с ней в комнату, я еще раз выскочил на площадь, купил ей мандаринов и сладостей. Второпях я взял с собой ключ от комнаты; Ася сидела в вестибюле. Я спросил: «Почему ты не пошла в комнату? Ведь ключ в двери!» И меня поразила редкая дружелюбность ее улыбки, когда она ответила: «Нет».