Уолтер Айзексон - Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

“Да, – ответил Эйнштейн. – С чисто научной точки зрения жизнь в Берлине часто бывала приятной. Тем не менее у меня всегда было ощущение, что на меня что-то давит, и всегда было предчувствие, что добром это не кончится” 42.

Теперь Эйнштейн стал свободным человеком, и предложения посыпались со всех концов Европы. “Мне уже предложили столько профессорских мест – у меня столько разумных идей в голове не наберется”, – сказал он Соловину 43. Хотя Эйнштейн уже связал себя обязательством проводить по крайней мере несколько месяцев в году в Принстоне, он стал практически без разбора принимать такие приглашения. Отказывать ему всегда было нелегко.

В какой-то мере это было связано с тем, что предложения были заманчивыми, и он был польщен. Кроме того, он все еще пытался использовать свое влияние, чтобы лучше устроить своего ассистента Вальтера Майера. А еще и для него, и для некоторых университетов эти предложения были своеобразным вызовом, выражением их отношения к тому, что нацисты делали с немецкими учебными заведениями. “Вы можете считать, что я не должен принимать предложения испанцев и французов, – признавался он находившемуся в Париже Полю Ланжевену. – Однако такой отказ может быть неправильно интерпретирован, поскольку оба приглашения в какой-то мере являются политической демонстрацией, которую я считаю важной и которой не хочу помешать” 44.

Известие о согласии Эйнштейн принять место в Мадриде попало на первые страницы газет. “Испанский министр заявил, что физик согласился занять место профессора”, – сообщала The New York Times. В газете указывалось, что это не затронет договоренности о ежегодном пребывании в Принстоне, но Эйнштейн предупредил Флекснера, что именно так и может произойти, если в новом институте Майер получит место ассистента, а не полного профессора. “Из газет вы уже знаете, что я согласился занять место в Мадридском университете, – написал он. – Испанское правительство гарантировало мне право рекомендовать им математика, который станет полным профессором”. На случай, если намек окажется не слишком прозрачным, Эйнштейн добавил: “Его отсутствие может создать затруднения и для моей собственной работы” 45.

Флекснер пошел на компромисс. В четырехстраничном письме он долго предупреждал Эйнштейна об опасностях, подстерегающих тех, кто слишком привязывается к одному ассистенту, рассказывал, к чему это приводило в других случаях, но затем сдался. Хотя Майер по-прежнему именовался ассистентом, он становился постоянным сотрудником, что и решило дело 46.

Эйнштейн также принял приглашения или заинтересовался возможностью прочесть лекции в Брюсселе, Париже и Оксфорде. Особенно он был расположен провести некоторое время в Оксфорде. “Как вы думаете, в Крайст-Черч для меня найдется небольшая комнатка? – написал он своему другу Фредерику Линдеману, который затем стал научным советником Уинстона Черчилля. – Она не должна быть такой помпезной, как в предыдущие два года”. В конце письма он печально заметил: “Я никогда больше не увижу землю, где появился на свет” 47.

Встает очевидный вопрос: почему Эйнштейн не рассматривал возможность провести какое-то время в Еврейском университете в Иерусалиме? Ведь до известной степени это было и его детище. Всю весну 1933 года Эйнштейн активно обсуждал возможность создания нового университета, может быть, в Англии, который стал бы пристанищем для еврейских ученых, вынужденных покинуть свои места. Почему же он не вербовал их для работы в Еврейском университете, да и сам туда не поехал?

Дело в том, что предыдущие пять лет Эйнштейн воевал с тамошней администрацией, и решающий поединок несвоевременно пришелся как раз на 1933 год, когда он, как и другие профессора, искал убежище от фашистов. Мишенью для его гнева был президент университета Иуда Магнес, в прошлом раввин из Нью-Йорка, считавший себя обязанным угождать богатым американским попечителям, в том числе и при выборе преподавателей, даже если это шло вразрез с их научными достижениями. А Эйнштейн хотел, чтобы в управлении университетом больше чувствовалась европейская традиция, дающая факультетам больше власти в вопросах, касающихся учебных планов и штата преподавателей 48.

В Ле-Кок-сюр-Мер недовольство Магнесом выплеснулось наружу. “Этот честолюбивый и слабый человек окружил себя людьми с еще более низкими моральными качествами”, – написал Эйнштейн Габеру, предостерегая того от перехода в Еврейский университет. Борну он описывал университет как “свинарник, абсолютное шарлатанство” 49.