Уолтер Айзексон - Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

Как оказалось, пришло достаточно много частных пожертвований, в основном из Фонда Круппа, что позволило снарядить экспедицию. Эйнштейн пишет Фрейндлиху: “Вы не можете себе представить, как я счастлив, что внешние трудности вашей экспедиции теперь более или менее преодолены”. И демонстрирует уверенность в том, что результат будет получен: “Я рассмотрел теорию со всех сторон и теперь абсолютно уверен в результатах” 37.

Девятнадцатого июля Фрейндлих и двое его коллег отбыли из Берлина в Крым, где к ним присоединилась группа из аргентинской обсерватории Кордовы. Если бы все пошло хорошо, в их распоряжении было бы две минуты для получения фотографий, которые предполагалось использовать для проверки тезиса об искривлении лучей света от звезды в поле тяжести Солнца.

Но все пошло нехорошо. За двадцать дней до затмения Европа была ввергнута в Первую мировую войну, и Германия объявила войну России. Фрейндлих и его немецкие коллеги были захвачены в плен Российской армией, а их оборудование конфисковано. Нас не должно удивлять то, что они не смогли уверить русских солдат, что все эти мощные камеры и локационные устройства были просто научным оборудованием, с помощью которого немецкие астрономы планировали рассматривать звезды и разбираться в тайнах Вселенной.

Но, даже если бы экспедиции была предоставлена возможность безопасного проезда, вполне вероятно, что провести наблюдения не удалось бы. Одну минуту из двух, в течение которых длилось затмение, небо было покрыто облаками, и даже американская группа, которая также приехала в этот регион и добралась до места, не смогла сделать никаких полезных фотографий 38.

Тем не менее в провале миссии по наблюдению затмения была и положительная сторона. Уравнения Эйнштейна в теории Entwurf оказались неправильными. Величина отклонения луча от прямой линии, согласно той, предварительной, теории Эйнштейна, была такой же, как и в эмиссионной теории света Ньютона. Но, как Эйнштейн обнаружил через год, правильный результат был в два раза больше. Если бы Фрейндлиху удалось в 1914 году сделать снимки во время затмения, теория Эйнштейна, возможно, была бы публично признана неверной.

“Мой старый добрый астроном Фрейндлих вместо того, чтобы наблюдать в России солнечное затмение, теперь будет томиться там в плену, – написал Эйнштейн своему другу Эренфесту. – Я беспокоюсь о нем” 39. Не было никаких оснований волноваться. Молодой астроном был выпущен в порядке обмена пленными через нескольких недель.

У Эйнштейна в августе 1914 года, однако, были и другие причины для беспокойства. Его брак рухнул. Его замечательная теория все еще требовала доработки. А теперь и немецкий национализм и милитаризм, которые он ненавидел с детства, ввергли Германию в войну, и это сделало его чужим в стране. И как выяснилось, в Германии такое положение было опасным.

Запущенная в августе 1914 года цепная реакция втянула в мировую войну всю Европу и разожгла в большинстве жителей Пруссии патриотические чувства, а в Эйнштейне, наоборот, присущий ему внутренний пацифизм. Это объяснимо – он был очень чувствителен к конфликтам и ненавидел их настолько, что даже не любил играть в шахматы. “Европа в своем безумии теперь затеяла что-то невероятно нелепое, – писал он Эренфесту в этом же месяце. – В такие моменты понимаешь, к какой мерзкой породе зверей мы принадлежим” 40.

Еще с тех пор, как он школьником сбежал из Германии и попал в Арау под влияние рафинированного интернационалиста Йоста Винтелера, в Эйнштейне уже укоренились взгляды, которые позже сделали его сторонником пацифизма, единого мира, федерализма и социализма. Но тогда он, как правило, избегал участия в общественной деятельности.

Первая мировая война все изменила. Эйнштейн никогда не бросал занятия физикой, но отныне он перестал отмалчиваться и избегать публичности и с этих пор большую часть своей жизни будет пытаться разъяснять людям свои взгляды на политические и социальные проблемы.

Иррациональность войны заставила Эйнштейна считать, что на самом деле у ученых есть и особый долг – заниматься общественными делами. “Мы, ученые, в особенности должны пропагандировать интернационализм, – говорил он. – К сожалению, нам в этой отношении пришлось столкнуться с серьезными разочарованиями даже в среде ученых” 41. Он был особенно потрясен милитаристскими настроениями троих его ближайших коллег – ученых, которые заманили его в Берлин: Фрица Габера, Вальтера Нернста и Макса Планка 42.