Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Аллергия – это когда кто-то заболевает из-за растений. Он по телевизору видел. Заболеть? От совершенно обыкновенных растений? Старик со смехом оглядывается по сторонам: растения повсюду. Ветер играет с их листьями и стеблями, все вокруг зеленое. И что, от этого можно заболеть?

Внук выглядит гордым, дедушка считает все это бредом, а я достаю носовой платок и отчаянно высмаркиваюсь. Потом я встаю и от всей души проклинаю этот зеленый уголок.

У меня распухает голова, до деревни Шатан я добираюсь совершенно обессиленным. Я снимаю комнату на заднем дворе, в которой есть « кан » – отапливаемая каменная скамья для сна. Мне это нравится.

Я очень голоден. Я захожу в ресторан и хочу заказать себе что-нибудь поесть, как вдруг открывается дверь и появляется пьяный человек, кричит что-то невнятное и тащит меня в заднюю комнату. Я слишком устал, чтобы защищаться.

Меня окутывает дым сигарет. Пять красных лиц сидят за столом, перед ними расставлена лапша и водка, кто-то громогласно объявляет, что я буду их гостем сегодня. Мне это не нравится: я должен говорить о Гитлере и о расовых различиях, люди вокруг хвастаются и хлопают друг друга по плечам, утверждают, что немецкие танки – коровье очко. Потом разговор переходит к Пекину.

Как, я учился в киноакадемии? Хо-хо. Тогда я наверняка уложил в постель парочку студенток-актрис?

Десять глаз смотрят на меня остекленело, но выжидающе. Мужчинам около пятидесяти лет, они принадлежат к поколению, которому пришлось нелегко. У них нет той мягкости, которую можно встретить у стариков, но и самоуверенность тех, кто родился в восьмидесятых, им не свойственна. Все они по возрасту где-то между мастером Янем и моим другом Сяо Чаем, заядлым сноубордистом. По ним видно, что они по-прежнему не слишком уверенно себя чувствуют, особенно когда появляется угроза. Любая. Например, чужак.

Так хорошо ли я развлекался в киноакадемии, снова спрашивают они.

Как правило, я лишь улыбаюсь в такой ситуации. Мне уже довелось пережить несколько подобных эпизодов, и я хорошо знаю, что это ловушка.

– Нет, я этим не увлекаюсь, – твердо заявляю я.

Я помню ругань и надписи на стене в холле возле моей бывшей пекинской квартиры. Мне хорошо известно, как злятся китайские мужчины, когда узнают от иностранцев, что те спят с их женщинами. Возможно, это напоминает им о тех временах, когда Китай был бедной страной и иностранец для китайской женщины был возможностью сбежать отсюда.

Однако эти времена давно в прошлом. Сегодня китайцам принадлежат люксовые лимузины перед клубами. Когда я однажды спросил Джули, не собирается ли она принимать немецкое гражданство, она рассмеялась и сказала, что над этим нужно еще очень серьезно подумать.

Но есть еще кое-кто: хвастливые, бессовестные, бездушные иностранцы, которые живут в Китае и говорят « эти », имея в виду окружающих людей. Отношения с китайскими женщинами – единственное, что их вроде бы связывает с этой страной.

– У меня нет на это времени. И желания, – объясняю я, и пять пьяных лиц выглядят одновременно разочарованными и довольными.

На следующее утро я просыпаюсь с головой, которая кажется не просто распухшей, а гигантской. Я неправильно лежал на скамье «кан» – верхней частью туловища на теплой стороне, и, как результат, чувствую теперь все содержимое своей черепной коробки. Я еле вписываюсь в дверной проем. Все кажется нелепым: боль, эхо от разговоров, гудящее в голове, фотография, которую мы вчера вечером непременно должны были сделать. Я изображен на ней среди пьяных, мы стоим в студии, за нами шумит выцветший водопад на холсте.

Утренний воздух меня исцелил.

И потом, сегодня я прошел две тысячи километров своего пути. На прямой проселочной дороге я устанавливаю камеру и танцую. Какой-то крестьянин с интересом наблюдает за мной. Закончив свой танец, я спрашиваю его:

– Ну как, хорошо?

И он отвечает вполне серьезно:

– Это хорошо.

Я выхожу из Нинся и снова оказываюсь в Ганьсу. Это происходит почти незаметно, никаких табличек мне не попадается. Только «Чайна Мобайл» не забывает отправить мне эсэмэску: «Добро пожаловать в Ганьсу!»

С каждым днем становится все теплее. Город Цзинсин расположен внизу по горной дороге, в долине: впервые он показывается мне поздним вечером, похожий на светящееся логово пиратов.

Я пишу Джули, что скучаю по ней. Я хотел бы чаще слышать ее голос хотя бы по телефону.

Два дня я провожу в Цзинсин, а потом иду дальше. Вокруг все зеленое. В одном из киосков я покупаю себе шоколадное эскимо. Я вспоминаю долину с персиковыми деревьями между Биньсянь и Пинлян и пытаюсь представить себе, как она сейчас выглядит. Мороженое стекает по пальцам. От него пахнет вечными каникулами. Мне это нравится: солнце светит, весна принарядилась, а я как бы совершаю небольшую необременительную прогулку.