Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Когда я подхожу к массивным охраняемым воротам, меня на мгновение охватывает такое же чувство сомнения, как когда я впервые приехал в Китай. Тогда я был потрясен пекинским воздухом, и я стоял перед воротами киноакадемии и не знал, что мне делать. Что это за люди в униформе, охраняющие вход? Я подтащил свой багаж к одному из охранников и спросил его на своем школьном китайском, можно ли мне пройти в университетский городок. Я приехал сюда по обмену.

И, к моему удивлению, он даже не проверил документы, лишь удивленно бросил на меня короткий взгляд и махнул рукой, проходи, мол.

Мне потребовалось время, чтобы понять, что сторожа, охраняющие в Китае все ворота и въезды, почти все без исключения молодые люди, единственное достоинство которых – высокий рост, и которые готовы за небольшое жалованье отстаивать себе где-нибудь ноги.

Здесь – то же самое: я небрежно машу рукой, оба охранника машут мне в ответ, я ухмыляюсь, и они ухмыляются. И вот я внутри, в массивном бетонном чурбане, который сегодня доступен для всех в качестве отеля.

Проведя ночь в этом бетонном бункере, я чувствую себя достаточно отдохнувшим, чтобы продолжить путь. Я останавливаюсь лишь один раз, когда вижу военный самолет, по которому скачут дети. Это светящийся «Шэньян», некогда гордость китайской авиации. А смысл игры состоит в том, чтобы перепрыгивать с одного крыла на другое и с визгом сражаться за место в кабине пилота. Похоже, что им очень весело и что они далеко не в первый раз играют в эту игру: вся внешняя сторона самолета светлая и блестящая, ее каждый день подолгу полируют детские ботинки, руки и штаны.

Скоро я добираюсь до пагоды храма Вангу, которая стоит в том месте, где заканчиваются горы и начинаются болота, прилегающие к Желтой неке. На вид эта пагода какая-то косоватая. Мне приходится взобраться по небольшому склону, и, к собственному удивлению, я оказываюсь в бамбуковой роще. Стебли сходятся надо мною светло-зеленой ажурной крышей. Если бы не снег, я решил бы, что оказался опять на юге, на родине Джули, в провинции Сычуань. Тамошний воздух влажный и теплый, и в нем всегда пахнет какой-нибудь едой.

«А ты знала, что бамбук может расти на севере?» – спрашиваю я ее эсэмэской, но ответа ждать еще рано. Она еще спит.

У входа в пагоду стоит группа подростков и обсуждает цену. У билетерши скучающий вид. Над ней висит табличка с ценой: два юаня с человека. Когда я подхожу ближе, некоторые девочки застенчиво хихикают. На вид им лет по восемнадцать, и они явно принарядились для этой прогулки.

Интересно, это что-то типа группового свидания? Я достаю пару банкнот и кладу на прилавок. Билетерша хочет отсчитать мне сдачу, но я качаю головой и показываю на группу за своей спиной: «Они со мной».

Через несколько минут я в ужасе сижу на верхушке тридцатиметрового выступа и спрашиваю себя, какого… я сюда попал. Я не осмеливаюсь смотреть вниз и вместо этого рассматриваю стену, которая покрыта высеченными на ней любовными клятвами.

– Ты должен спуститься туда, старший брат Ляй, – говорит девушка, сидящая рядом со мной, и ее глаза сияют, когда она указывает на западный горизонт, где небо и земля сливаются в тумане. – Там, дальше, Желтая река, и на другом берегу находится провинция Шэньси. – Я добросовестно пытаюсь разглядеть что-либо, как вдруг несколько девушек восторженно вскрикивают: двое юношей гордо расхаживают по карнизу, как будто прямо около них нет обрыва в тридцать метров.

Мне становится дурно. Я цепляюсь пальцами за край ступеньки. Кое-как мне удается высидеть здесь еще пару минут для приличия, но потом я говорю, что мне пора продолжить свой путь, и с облегчением заползаю назад в пагоду.

Когда я наконец снова на твердой земле, мне навстречу идет монах в красной одежде. Я спрашиваю у него, не было ли случаев, чтобы оттуда кто-нибудь падал. Он складывает перед грудью руки в длинных рукавах и, улыбаясь, качает головой: «Будда нас защищает!»

Дорога вниз по долине проходит без приключений. Я прохожу через деревни, наполненные гусиным гоготом и собачьим лаем, в воздухе пахнет пылающими угольными печками.

Я оборачиваюсь назад и снова вижу пагоду, которая похожа издалека на торчащую спичку. Отсюда она кажется не такой высокой и совершенно точно кривой. Мне в голову приходит презабавная мысль: теперь я стал частицей того самого туманного горизонта, на который любовался оттуда с высоты.

Я прищуриваю глаза: это что, люди там, наверху? Это те самые подростки? Я машу им, хотя, конечно, они не могут меня увидеть.