Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Оно уже видело кровь, – заговорщицким голосом раскрывает он страшный секрет, и Ке-э со своей мамой закатывают глаза. У нас нет времени наслаждаться уютом квартиры, скоро мы опять сидим в такси.

Только после пятнадцатиминутной поездки в машине, когда мы уже в другой части города стоим перед дверью в другую квартиру, чтобы повидаться с отцом Ке-э, до меня доходит, почему мы так долго мотаемся: ее родители как раз оформляют развод. Бабушка открывает дверь и вздыхает:

– Он опять в постели.

– Мой отец сейчас неважно себя чувствует, – поясняет шепотом Ке-э и сразу становится очень бледной и несчастной, совсем непохожей на жизнерадостную девушку с пестрыми волосами и идеальной фигурой, с которой я познакомился когда-то в киноакадемии.

Прошло некоторое время, прежде чем открылась дверь и появился мужчина в серой пижаме. Когда я жму его руку, мне кажется, что он живет за стеклом – так аккуратны его движения и так тихо он говорит. Кажется, его любимая тема для разговора – чай. Угощая нас чаем пу-эр, он рассказывает о местах выращивания и процессах брожения. Когда я беру в руки стаканчик и хвалю прелесть его аромата, лицо хозяина слегка светлеет, и я замечаю, что Ке-э тоже выглядит более расслабленной.

Квартира хорошо обставлена, так же, как и у матери, и я решаю спросить, кем он работает. «Моя жена и я торгуем чаем», – говорит он с улыбкой, и почему-то меня это не удивляет. Он зажигает сигарету, и вот уже меланхоличная маска немного сходит с его лица.

Мы стреляем из ракетницы на заднем дворе, потом прощаемся с ним и отправляемся обратно в квартиру матери.

На кухне уже все готово к приготовлению цзяоцзы , маленьких равиоли, которые сегодня вечером будут совместно наполнены начинкой и съедены. Мне тоже можно наложить на несколько кружочков из теста начинку из свиного фарша с черемшой и свернуть тесто в руке. У меня получается не так красиво, как у других, и многие мои творения разваливаются в процессе готовки.

В девять часов снаружи поднимается шум от фейерверков. Я начинаю нервничать, но брат Ке-э небрежно машет рукой и растягивается на диване: мол, до полуночи еще куча времени. Мы грызем тыквенные семечки, пьем колу, смотрим новогодний концерт по телевизору и ждем.

К десяти часам уровень шума от салютов достигает силы, какую можно услышать на Рождество в среднем немецком городке. И когда, наконец, незадолго до двенадцати часов мы выходим в сверкающую ночь, чтобы запустить мой огненный венок, мне кажется, что я оказался на поле битвы – такой гром стоит вокруг.

Секунду я в панике: моя зажигалка отказывает, однако тут же в моей руке появляется новая. Ке-э улыбается: они с братом оба курят. Ровно без десяти секунд двенадцать я поджигаю фитиль. Он шипит – и первые из десяти тысяч петард выстреливают.

Ровно в полночь вокруг нас разверзается преисподняя.

В первое утро года Крысы в ушах у меня все еще гудит вчерашняя ночь. Фейерверки грохотали, как артиллерийские снаряды, повсюду завывали сирены машин.

Это было здорово, но мой собственный фейерверк оказался совсем незаметным в общем шуме. Да, он трещал и стрелял некоторое время, но, когда я почти в два часа ночи пошел в постель, меня мучил неразрешимый уже вопрос: в самом ли деле фейерверк состоял из десяти тысяч петард?

Тряское такси везет нас по сонному городу, и вскоре мы стоим посреди люкса, полного людей с утомленными лицами – видно, что они не спали всю ночь. В комнате приятно постукивает маджонг, деньги двигаются по столам туда-сюда.

Кто-то предлагает мне пива, но я качаю головой и наливаю себе стаканчик колы.

– Ляйке никогда не пьет алкоголь! – с материнской гордостью сообщает Ке-э, это звучит так, будто это что-то из ряда вон выходящее.

Остальные непонимающе смотрят на меня. Я скромно пожимаю плечами, делаю глоток из моего стакана и приземляюсь на диван. Кола едва теплая и давно утратила свою кислинку. Я вспоминаю братьев Янг с их фондю-рестораном, там подавали горячую колу, еда дымилась на столе, а на улице было холодно. «Это сто́ящая идея», – сказали они мне тогда. Сколько времени прошло с тех пор?

Мне понадобилось больше недели, чтобы решиться покинуть Юньчэн.

– Утром мне надо уходить, – сказал я своей подруге во время нашего последнего ужина, поднимая стакан для праздничного тоста. Я уверяю их, что мне трудно покидать их и этот город. На моей тарелки лежат оболочки более дюжины креветок, обжаренных в соусе чили. Это очень вкусно.