Трейси Киддер - За горами – горы. История врача, который лечит весь мир

А если делать как надо, тщета тебя не коснется. Почти все пациенты Фармера выздоравливают. Утешение получают все без исключения. Он же уносит с собой, помимо прочего, память об их лицах и их допотопных жилищах. Эта память придает ему энергии и страсти, помогает одолевать четверть миллиона миль в год, продумывать ходы, писать о здравоохранении. На мой взгляд, врачевание для него – главный источник силы. Суть его послания миру проста: этот человек болен, а я врач. Каждый потенциально способен это понять и проникнуться сопереживанием, потому что болезнь испытал на себе или видел каждый. Вряд ли большинству людей так уж трудно себе представить, каково это, когда нет ни врача, ни лекарства, ни надежды на помощь. Думаю, Фармер нащупал уязвимые точки в универсальных страхах, а также где-то в глубине неспокойной совести иных счастливчиков, слегка стыдящихся своего привилегированного положения (сам он определяет такое состояние ума как “амбивалентность”). Когда-то он говорил мне, что вся его собственная жизнь подчинена уходу от амбивалентности.

“Эти походы к больным – лучшее, что делает Пол, – считает Офелия. – Нужно верить, что малые поступки имеют значение, что они складываются в нечто большое”. Сегодня Фармер упоминал, что привлек людей к “долгой борьбе, обреченной на поражение”. Их количество впечатляет. Это священники и монахини, профессора и секретари, предприниматели и благочестивые дамы, крестьяне, такие как Ти Жан, а кроме того, десятки врачей и студентов-медиков, добровольно отправившихся работать в Канжи, в Сибирь, в трущобные районы Лимы. Кто-то из врачей и студентов трудится бесплатно, кому-то платят гораздо меньше, чем платили бы в других местах, кто-то сам добывает гранты, из которых получает зарплату. Однажды я слышал от Фармера, что он надеется дожить до того дня, когда одно его появление будет приносить пользу. По-моему, это время уже настало. Немало его начинаний теперь функционируют и без него – в Роксбери, в Томске, в Перу, а какую-то часть года и в Гаити тоже. И именно от него разошлись по миру новые, нетрадиционные представления о том, что возможно и что имеет смысл в области медицины и здравоохранения. Они все еще расходятся от него, словно рябь по глади пруда.

Каким образом один незаурядно талантливый человек заставляет весь мир к себе прислушаться? Полагаю, в случае Фармера ответ кроется в кажущемся безумии, в откровенной непрактичности доброй половины его занятий, включая пеший поход в Касс.

Нам еще предстоит обратный путь в “Занми Ласанте”. Когда мы наконец прощаемся с семьей Альканта, солнце уже садится. Над холмами, через которые мы сегодня перебирались, клубятся серые облака.

– Уходящее на запад солнце упрекает нас, – произносит Фармер.

Они с Ти Жаном совещаются. Решают, что в темноте, без фонарика, не стоит нам возвращаться тем же путем, каким мы пришли: через реки, по крутым тропинкам. То есть подразумевается, что я, по их мнению, не справлюсь. И слава богу, что они так думают, пусть это и нелестно. В сумерках мы снова подходим к центру Касса. По немощеной дороге проезжает старик на лошади, затем молодой парень на мотоцикле – его Фармер останавливает. Он спрашивает мотоциклиста, не подвезет ли тот одного из нас, фармацевта, до Канжи. Парень говорит, что подвезет за сто долларов.

– Как тебя зовут? – спрашивает Фармер по-креольски.

– Джеки, – отвечает парень. Потом интересуется: – А вы Докте Поль?

– Да. Мы понимаем, что твой мотоцикл потребляет бензин, и возместим расход. Мы принесли немного денег одной местной семье. Они живут в нищете – в отличие от тебя, Джеки. А если ты заболеешь, я не потребую с тебя сто долларов.

Вокруг нас уже собрались любопытствующие, и теперь все смеются, в том числе и сам Джеки. Дело улажено. Фармацевт вернется в Канжи на мотоцикле с Джеки и пришлет пикап за Фармером, Ти Жаном и мной. Фармер даже не вспотел за долгие часы ходьбы, и теперь ему хочется еще прогуляться. (“Все считают, будто у меня слабое здоровье, – говорит он мне. – А на самом деле? Я здоров как лошадь!”) Так что мы не станем дожидаться машины в Кассе, а пойдем по грунтовой дороге, ведущей в Томонд, которой водителю в любом случае не миновать.

В сгущающихся сумерках мы неторопливо удаляемся от городка. Воздух уже не раскаленный, а просто теплый. Зимними ночами в северных краях я буду вспоминать этот воздух и думать, что он мне, наверное, приснился. Вскоре небосклон усеивают звезды. Поскольку на много миль вокруг нет ни одной электрической лампы, они сияют так ярко, что, кажется, даже немножко освещают дорогу.