Тадеуш Бреза - Стены Иерихона

- Политика, - продекламировала Кристина, - для меня единственно серьезная вещь!

- О, трудно поверить, но они стали еще чернее, - снова удивился глазам Кристины Костопольский. И тотчас же вспомнил-этим он, кстати, постоянно утешал себя, - что будет приезжать. Как только обоснуется, устроится, разок-другой как-нибудь приедет в Варшаву, просто так. Не сразу! Но надежда на это не отметала и некоторых сомнений. Как люди, самые близкие, расценят его отъезд из страны? А если посчитают это бегством? Тогда произойдет разрыв- Костопольский нахмурился.

Кристина это заметила.

- А у вас, - закричала она, - мысли становятся все чернее.

- Вот-вот будут розовыми, - пробормотал он. - Так уж настроила меня эта ваша политика.

Он знал о ее национал-радикализме.

- Вы против нас? - спросила она.

Он содрогнулся. Вспомнил, как умирала его мать. Доктора мучили и мучили ее уколами. Отец схватил одного из них за руку и попросил: "Дайте ей спокойно умереть".

- Нет, - ответил он и, пока произносил это коротенькое слово, проверил, так ли, и согласился, что так оно и есть. - Я был у власти во времена, когда о молодых не говорили. Мы сами ими были. А вы-детьми. Так что не могу привыкнуть к тому, что надо вас бояться.

- А нас кто-нибудь боится? - Кристина задала этот вопрос наверняка. Она любила слышать в ответ, что да.

- Вы будущее, - объяснял Костопольский, - а его все боятся. Не именно вас.

- А мы совершенно ничего не боимся! - Кристина, задетая за живое, перешла на крик. - Мы знаем, что лучше вас разбираемся, что такое государство. И государство в нас разберется.

- Государство! - Костопольский задумался. Сколько же сот раз в своей жизни он произносил это слово. Заклинал им. Что оно для него сегодня? Опять слово, написанное на бумаге, линия, идущая вниз, указывая путь к упадку. Мог бы он к давней своей страсти вернуться? Власти ему не было жаль. Минута, когда он ее утратил, оставалась для него по-прежнему горькой, он чувствовал ее вкус, просчитался,, вот и все. В собственной судьбе он вычеркнул бы сам факт отставки, но не старался бы ничего вернуть. Он уже не верил. По тысяче причин родина его не устраивала. Он пробовал защитить ее от себя. Ему даже удавалось поддержать в себе веру, но всякий раз только в одном каком-нибудь пункте. Оставались другие. Он обращался к ним.

Тогда рушился тот, единственный. "Государство! - неприязненно подумал он, - великое ничто".

А Кристине казалось, что ему не хочется с ней разговаривать.

- Вы, господин министр, что-то нелюбезны ко мне с этой вашей мудростью.

Костопольский сказал, почему ему не хочется говорить:

- Я, видите ли, поклялся, что буду пугать. Кто-то из прежних моих коллег назвал меня Кассандрой. Кассандра прощала детям, пугала вождей.

Кристина удивилась:

- Так нам сначала надо подрасти?

Он возразил:

- Прежде всего им. Дорасти до ситуации. Вы-дальний план.

Я пугаю ближайшее будущее.

- А если бы его отдали в наши руки.

Страус прячет голову в песок, король во время революции отрекается от престола в пользу малолетнего сына, страна, оказавшись над пропастью, на помощь зовет молодых! - подумал он.

- Я здесь уже ничего не значу, - сказал Костопольский. - Но не советовал бы.

Одни планеты от земли дальше, другие к ней ближе, но всегда они страшно далеки от нее, так и детям, подросткам, молодежи страшно далеко до искусства управлять. Он никого не видел за пределами своего поколения, хотя ведь именно оно выросло на пустом месте. Он помрачнел, прислушался, как будто хотел услышать совет насчет будущего. А тут изо всех комнат несся в гостиную крик. Один другого стремился переорать, и не только словом, но и смехом. То и дело кто-то закатывался или начинал хлопать в ладоши; казалось, какая-то женщина вопила так, что нельзя было понять, кто. Только когда голос стих, стало ясно, что это Мотыч.

- Молодые, - закончил он свою мысль, - существуют для того, чтобы завоевывать, старые-чтобы сохранять в целости.

Время, которое наступает, принадлежит старым, ибо это будет время обороны.

Улыбнувшись Кристине, Костопольский как бы улыбнулся и Ельскому. Он был его кредитором. Рекомендовал его в президиум, помог отыскать должность, сделал его правой рукой министров. Костопольский полагал, что за него Ельский дал бы себе отрубить руку.

- Я не вообще против старых, - выпалила Кристина. - В некоторых случаях молодые могут использовать их.

Но теперь уже Костопольский улыбнулся просто Ельскому, ибо начал с ним одну игру. Несчастные мои сбережения, говорил он ему неделю назад, должны, такое я принял решение, оказаться за границей. Он знал, что Ельскому трудно будет отказаться, тем более что дело это он мог бы сравнительно легко устроить.