Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

- От своих слов ты, полагаю, не откажешься?

Флер тряхнула головой.

- А ты хочешь, чтобы я отказалась?

- Чем ты можешь их подкрепить? Мало того, что кто-то тебе сказал, это не доказательство.

- Я знаю, что Эмебел Нэйзинг была здесь и сказала, что ей все равно, пусть Уолтер летит в Париж с Марджори Феррар, но почему ее заранее не предупредили? Тогда она бы тоже могла с кем-нибудь удрать в Париж.

- Мы можем вызвать ее в качестве свидетельницы, - сказал Сомс.

Флер покачала головой.

- На суде она ни за что не выдаст Уолтера.

- Гм! Что ты еще скажешь о мисс Феррар?

- Все знают об ее связи с Бэрти Кэрфью.

- Да, - вмешался Майкл, - но между "все знают" и "такой-то сказал" зияет пропасть.

Сомс кивнул.

- Она просто хочет выманить у нас деньги! - воскликнула Флер. - Она всегда нуждается. Да разве ей есть дело до того, считают ли ее люди нравственной или безнравственной! Она не признает морали; в ее кружке все презирают мораль.

- Ага! Ее точка зрения на мораль! - веско сказал Сомс. Мысленно он уже слышал, как адвокат излагает присяжным современную точку зрения на нравственность. - В подробности ее личной жизни, быть может, и не придется вдаваться.

Майкл встрепенулся.

- Честное слово, сэр, это блестящая мысль! Если мы заставим ее признаться, что она читала некоторые - определенного характера - книги, играла в некоторых пьесах, показывалась в не весьма скромных костюмах...

Он откинулся на спинку стула. А что, если те же вопросы зададут Флер? Ведь мода требует сейчас многого, будь ты в душе хоть трижды нравственна! Кто в наше время признает себя шокированным?

- Ну? - сказал Сомс.

- Видите ли, сэр, у каждого свои взгляды. Наша точка зрения не обязательна для судьи и присяжных. Пожалуй, и мы с вами по-разному смотрим на вещи.

Сомс взглянул на дочь. Он понял: распущенная болтовня, желание следовать моде, развращающее влияние знакомых! Но все же ни один присяжный не сможет перед ней устоять. Кроме того, она - мать, а та - нет; а если мать, то лучше бы она ею не была. Нет, он решил не отказываться от своего плана. Искусный адвокат сумеет свести все дело к разоблачению легкомысленного кружка и современных взглядов на нравственность и обойти молчанием личную жизнь этой женщины.

- Запишите мне фамилии ее знакомых, названия книг, танцевальных клубов и так далее, - сказал он. - Мы пригласим лучшего адвоката.

Это совещание несколько успокоило Майкла. Вся история будет менее отвратительной, если удастся от частного перейти к общему и, вместо того чтобы разбирать поведение Марджори Феррар, повести атаку на ее теории. Сомс увлек Майкла в холл.

- Я хочу иметь все сведения о ней и об этом молодом человеке.

У Майкла физиономия вытянулась.

- Ничем не могу помочь, сэр; я ничего не знаю.

- Нужно ее запугать, - сказал Сомс. - Если это удастся, я, быть может, улажу дело до суда, не принося никаких извинений.

- Понимаю, но вы не используете этих сведений на суде?

Сомс кивнул.

- Я им дам понять, что нас оправдают. Скажите мне адрес этого молодого человека.

- Макбет-Чэмберс, Блумсбери. Недалеко от Британского музея. Но помните, сэр: если на суде будут мыть грязное белье Марджори Феррар, то нам это повредит не меньше, чем ей.

Снова Сомс кивнул.

Когда Флер и Сомс пошли наверх, Майкл закурил папиросу и вернулся в гостиную. Он открыл клавикорды. Звук у них был очень слабый - можно было побренчать, не опасаясь разбудить одиннадцатого баронета. От примитивной испанский мелодии, подобранной им три года назад, во время свадебного путешествия, он перешел на песенку американских негров: "У меня венец, у тебя венец - у всех божьих деток райский венец. Не всякого, кто хочет, пустят в рай. У всех божьих деток венец".

Со стен на него поблескивали хрустальные канделябры. Мальчиком он любил цветные стекла люстр в гостиной тети Памелы на Брук-стрит, но когда подрос, стал смеяться над ними, как все. А теперь люстры опять вошли в моду, а тетя Памела умерла! "У нее венец - у него венец". Вот проклятая мелодия! "Aupres de та blonde il fait bon - fait bon - fait bon. Aupres de та blonde il fait bon dormir" [7].

Его "милая", наверное, уже легла. Пора идти! Но пальцы все наигрывали что-то, а мысли безвольно ходили по кругу - куры и политика, "Старый Форсайт", Флер, фоггартизм и Марджори Феррар - так крутится человек, попавший в водоворот, когда вода вот-вот покроет его с головой. Кто это сказал, что для современного человека единственное спасение - обновить свое сердце; родиться заново, с верой, что жить стоит, что есть и лучшая жизнь? Религия? Ну нет, с этим покончено. Человечество должно спасаться собственными силами. Спасаться - а что это, как не проявление "воли к жизни"? А воля к жизни, так же ли она сильна сейчас, как раньше? Вот в чем вопрос. Майкл перестал играть и прислушался к тишине. Даже часы не тикают - зачем помнить о времени в модной гостиной; а за окнами спит Англия. Сохранила ли Англия свою волю к жизни; или все они так избалованы, так впечатлительны, что дали ей ослабнуть? Может быть, они так долго сосали серебряную ложку, что, убоявшись деревянной, предпочитают просто встать из-за стола? "Не верю я этому, - подумал Майкл, - не верю. Только куда мы идем? Куда иду я? Куда идут все божьи детки?" Скорей всего спать.