Редьярд Киплинг - Ким

-- Не припоминаю, чтобы я его видел. Помню, что дни и ночи чередовались, как белые и черные полосы,-- открывались и закрывались! Я не был болен, я просто утомился.

-- Слабость, которой следовало бы наступить только через несколько десятков лет. Но теперь все прошло.

-- Махарани,-- начал Ким, но, заметив выражение ее взгляда, заменил этот титул простым обращением, продиктованным любовью,-- мать, я обязан тебе жизнью. Как отблагодарю я тебя? Десять тысяч благодарностей дому твоему и...

-- В... благословенье этому дому (невозможно передать в точности словечко старой хозяйки). Благодари богов как жрец, если хочешь, а меня благодари как сын, если вздумаешь. Небеса превышние! Неужто я растирала тебя, и поднимала тебя, и шлепала и крутила все десять пальцев на твоих ногах, чтобы в голову мне полезли священные изречения? Наверное, мать родила тебя, чтобы ты разбил ей сердце... Как называл ты ее... сын?

-- У меня не было матери, мать моя,-- сказал Ким.-Говорят, она умерла, когда я был маленький.

-- Хай май! Так, значит, никто не посмеет сказать, что я украла хоть одно из ее прав... когда ты снова отправишься в путь. А ведь этот дом один из тысячи, дававших тебе приют и позабытых после небрежно брошенного благословения. Ничего. Мне благословения не нужны, но... но...-- Она топнула ногой на бедную родственницу.-- Отнести подносы в дом. Что хорошего, когда в комнате стоит несвежая пища, о женщина, сулящая беду?

-- Я то... тоже родила сына в свое время, но он умер,-захныкала согбенная фигура под чадрой.-- Ты знаешь, что он умер. Я только ждала приказания унести поднос.

-- Это я -- женщина, сулящая беду,-- в раскаянии воскликнула старуха.-- Мы, спускающиеся к чатри (большие навесы у гхатов сожжения, где жрецы собирают плату за погребальные обряды), изо всех сил цепляемся за несущих чати (кувшины с водой; она имела в виду молодых людей, полных жизни, но это неудачная игра слов). Когда не можешь плясать на празднестве, то вынужден смотреть на него из окна, а обязанности бабушки отнимают у женщины все время. Твой учитель дает мне столько та

лисманов для старшенького моей дочери, сколько я прошу, дает потому -- потому ли?-- что он совершенно свободен от греха. Ха-ким теперь совсем опустился. Он отравляет лекарствами моих слуг за неимением больных поважнее. -- Какой хаким, мать?

-- Тот самый человек из Дакхи, который дал мне пилюлю, разорвавшую меня на три части. Он приплелся сюда, как заблудившийся верблюд, неделю назад, клялся, что вы с ним стали кровными братьями, когда шли в Кулу, и притворялся, что сильно встревожен состоянием твоего здоровья. Он был очень худой и голодный, так что я приказала подкормить его тоже и тем утешить его тревогу.

-- Хотелось бы повидаться с ним, если он здесь. -- Он ест пять раз в день и вскрывает чирьи моим батракам, чтобы самому уберечься от апоплексического удара. Он столь полон тревоги за твое здоровье, что не отходит от кухонной двери и набивает себе живот объедками. Так он тут и останется. Никогда нам от него не отделаться.

-- Пошли его сюда, мать,-- у Кима на мгновение заблестели глаза,-- и я попробую с ним справиться.

-- Пошлю, но выгонять его нехорошо. Все-таки у него хватило разума вытащить святого человека из ручья и таким образом, хотя святой человек и не сказал этого, приобрести заслугу.

-- Очень мудрый хаким. Пошли его сюда, мать.

-- Жрец хвалит жреца? Ну, чудеса! Если он твой приятель (в прошлую встречу вы-таки поругались), я приволоку его сюда на аркане и... и потом угощу его обедом, подобающим только человеку нашей касты, сын мой... Вставай и погляди на мир! Лежанье в постели -- мать семидесяти дьяволов... сын мой! Сын мой!

Она засеменила вон из комнаты, чтобы тотчас поднять .целый тайфун на кухне, и едва успела исчезнуть ее тень, как вкатился бабу, задрапированный до самых плеч, словно римский император, зобастый, как Тит, заплывший жиром, без головного убора и в новых лакированных ботинках. Он рассыпался в приветствиях и выражениях радости.

-- Клянусь Юпитером, мистер О'Хара, я действительно чертовски рад вас видеть. С вашего позволения я закрою дверь. Жаль, что вы больны! Вы очень больны?

-- Бумаги... бумаги из килты. Карты и мурасала!-- Ким нетерпеливо протягивал ключ; в это мгновение душа его жаждала развязаться с добычей.

-- Вы совершенно правы. Это правильный, ведомственный подход к делу. У вас все в наличности?

-- Я взял все рукописи из килты. Остальное сбросил под гору.-- Ким услышал лязг ключа в замке, мягкий треск медленно рвущейся клеенки и шелест быстро перебираемых бумаг. В течение праздных дней болезни он, без всяких на то причин, тяготился тем, что вещи лежат под его постелью и никому нельзя передать это бремя. Поэтому кровь закипела у него в жилах, когда Хари, подпрыгнув по-слоновьи, снова пожал ему руку.