Редьярд Киплинг - Сказки Старой Англии

- Так они были недовольны им? - спросил Дан.

- Так же довольны, как волки в клетке, когда среди них появляется укротитель. Если бы он хоть на мгновение испугался, если бы он хоть на мгновение отвел глаза, в тот же час на Стене был бы провозглашен другой император. Разве это было не так, Фавн?

- Да, было именно так. И так будет всегда с теми, кто хочет власти, ответил Пак.

- Поздно вечером за нами пришел гонец Максима, и мы с Пертинаксом последовали в храм Победы, где император расположился рядом с Рутилианусом, Генералом Стены. Я едва был знаком с генералом, но он всегда давал мне разрешение, когда я хотел отправиться к пиктам на охоту. Он был страшный обжора, держал пять поваров из Азии и происходил из семьи, верившей в оракулы [*44]. Войдя, мы сразу почувствовали восхитительные запахи обеда, но столы были пусты. Рутилианус, похрапывая, лежал на своем ложе. Максим сидел в стороне среди вороха бумаг. Двери за нами бесшумно закрылись.

"Вот эти люди", - сказал Максим генералу, которому долго пришлось тереть больными подагрическими пальцами уголки глаз, прежде чем они открылись. Он, словно рыба, тупо уставился на нас.

"Я их запомню, Цезарь [*45] ", - сказал Рутилианус.

"Прекрасно! А теперь слушай! Ты не будешь перемещать ни одного легионера, ни одного орудия на Стене по собственной воле. Без их разрешения ты можешь только есть, и ничего больше. Они будут твоей головой и руками. Ты сам - только животом".

"Как угодно моему Цезарю, - проворчал старик. - Если мое жалованье и доходы не будут урезаны, ты можешь делать моим начальником хоть кого угодно. О бедный Рим! Несчастный Рим!" Потом он повернулся на бок и заснул.

"С ним все ясно, - сказал Максим. - Перейдем же теперь к нашим вопросам".

Он развернул полные списки легионеров и припасов на Стене. Здесь значились абсолютно все, даже те, кто в этот день лежал в башне Гунно, в больнице. О, сердце мое даже застонало, когда перо Максима вычеркивало для отправки в Галлию один за другим наши лучшие, то есть наименее распущенные отряды. Он забрал обе скифские [*46] башни, две башни вспомогательных войск из Северной Британии, две нумидийские когорты, всех даков и половину белгов [*47]. Было похоже, что орел расклевывает мертвое тело.

"Так, а сколько у вас катапульт?" - Максим взялся за новый лист, но Пертинакс придавил его ладонью.

"Нет, Цезарь, - сказал он. - Не надо заходить слишком далеко, испытывая терпение богов. Бери либо людей, либо машины, но не то и другое вместе. Иначе мы отказываемся".

- Машины? Какие? - спросила Юна.

- На Стене стояли катапульты - огромные машины вышиной сорок футов, которые метали каменные глыбы или железные стрелы. Ничто не могло устоять против них! В конце концов Максим оставил нам катапульты, но зато взял безо всякой жалости половину всех солдат. Когда он закончил и свернул списки, то от наших легионов осталась лишь оболочка!

"Привет тебе, Цезарь! Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя! смеясь продекламировал Пертинакс слова гладиаторов. - Врагу стоит сейчас только облокотиться о Стену, и она закачается".

"Дайте мне только те три года, о которых говорил Алло, - ответил Максим, - ив вашем распоряжении на Стене будет двадцать тысяч солдат. Но сейчас мы идем на риск - мы бросаем вызов богам и в нашей игре на кон поставлены Британия, Галлия и, возможно, Рим. Согласны ли вы играть на моей стороне?"

"Мы будем играть, Цезарь!" - ответил я. Никогда еще не видел я такого человека!

"Хорошо, - ответил Максим. - Завтра перед войсками я провозглашу вас Капитанами Стены".

И мы вышли в ночь, где при свете луны все приводилось в порядок после игр. На верху Стены возвышалась статуя Великого Рима. Ее шлем блистал от инея, а копье указывало на полярную звезду. По миганию костров можно было определить ряд сторожевых башен, а темные громады катапульт выстраивались в линию, исчезавшую где-то вдали. Все эти предметы были до скуки знакомы, но все же в ту ночь они выглядели как-то необычно, - ведь мы знали, что утром должны стать их хозяевами.

Солдаты восприняли известие спокойно. Заботы начались позднее, когда Максим увел половину всех легионов и нам пришлось раздвигаться и заполнять опустевшие башни, когда жители стали жаловаться, что торговля приходит в упадок, да вдобавок задули осенние ветры - вот когда для нас двоих наступили черные дни. Пертинакс был в таких случаях для меня даже больше, чем просто правой рукой. Он ведь родился и вырос в знатной галльской семье и поэтому знал, как обращаться к разным людям - и к центуриону, родившемуся в Риме, и к этим отбросам из Третьего легиона - ливийцам [*48]. С каждым он говорил, как с человеком, равным ему по благородству. Я так ясно видел, сколько нам еще надо сделать, что забыл: не только люди определяют исход событий. Это была ошибка.