Хулио Кортасар: Зверинец

Хулио Кортасар

Зверинец

(Из книги "Зверинец")

Между последней ложкой молочной рисовой каши - жалко, маловато корицы, - и поцелуями на сон грядущий в комнате, где телефон, зазвенел звоночек, и Исабель нарочно замешкалась, пока Инес, которая подходила к телефону, не вернулась и не зашептала что-то маме на ухо. Потом Инес с мамой переглянулись, а потом обе уставились на Исабель, и Исабель вспомнила про сломанную клетку, про примеры на деление и чуточку - про то, как разозлилась мисья [1] Лусера, когда Исабель по пути из школы нажала на кнопку ее звонка. Хотя Исабель не очень беспокоилась: мама и Инес смотрели словно бы сквозь нее, как будто она попалась им на глаза случайно; но все-таки обе они на нее смотрели.

- Мне, знаешь, не хочется отпускать ее, - сказала Инес. - Даже не из-за тигра, как бы то ни было, тут они следят тщательно. Но уж очень печальный дом, с кем ей там играть, только с мальчиком...

- Мне тоже не хочется, - сказала мама; и Исабель сразу поняла - чувство было такое, словно она скатилась с горки, что ее отправят на все лето к Фунесам. Она нырнула в новость, как в огромную зеленую волну, к Фунесам, к Фунесам, ясное дело, ее отправляют к Фунесам. Им обеим не хочется, но -это выход. Слабые бронхи, в Мар-дель-Плата [2] ужасная дороговизна, с девочкой трудно справиться, избалована, неразумна, по поведению "удовлетворительно", и это при всей доброте сеньориты Тани; спит беспокойно, игрушки всегда разбросаны, а вечные вопросы, а пуговицы, а грязные коленки. Ей было боязно, сладко, откуда-то запахло ивами; "у" из фамилии "Фунес" растекалось в молочной рисовой каше, так поздно, спать, спать, живо в постель.

И вот она лежит, свет выключен, вся в поцелуях Инес и мамы, вся в их печальных взглядах, им никак не решиться, а на самом деле уже решились. Исабель рисовала в воображении свой приезд на двуколке, завтрак, радость Нино, ловца тараканов. Нино - жаба, Нино - ком-бала (воспоминания трехлетней давности: Нино показывает ей картинки, вклеенные в альбом и говорит: "Это жаба, а это ком-бала"). Сейчас Нино в саду, ждет ее, у него сачок для бабочек, а еще там Рема, ее мягкие руки Исабель увидела, как руки Ремы возникают из темноты; она лежала с открытыми глазами и вместо лица Нино - вот так раз, руки Ремы, младшей из взрослых Фунесов. "Тетя Рема так меня любит", и глаза у Нино делались большие и влажные, ей снова увиделся Нино, он парил в сумеречном тумане спальни и радостно смотрел на нее, а потом куда-то делся. Нино - камбала. Ей хотелось, чтобы за ночь прошла вся неделя, а утром были бы прощальные поцелуи, путешествие в поезде, целая миля на двуколке, ворота, эвкалиптовая аллея, ведущая к дому; и она заснула. Перед тем как заснуть, на миг испугалась, вообразив, что все это, может, ей только снится. Внезапно вытянулась, так что ступни наткнулись на медные прутья, и ей стало больно, хотя ноги были под одеялом, и она слышала, как в большой столовой мама разговаривает с Инес: что дать с собой; посоветоваться с врачом насчет сыпи; рыбий жир. Не приснилось, не приснилось.

Не приснилось. Однажды ветреным утром ее привезли на вокзал: по всей площади Конституции - лотки с флажками, омлет в привокзальном кафе, торжественный выход на четырнадцатую платформу. Инес и мама так зацеловали Исабель, что все лицо у нее было точно исшлепанное, размягченное и пропахшее помадой и пудрой рашель, губы обслюнявлены - мерзость, которую ветер смахнул с ее кожи одним дуновением. Исабели не было страшно ехать одной: она уже большая, и в сумочке у нее целых двадцать песо; а в окошко лез Сансинский хладомясокомбинат, и пахло приторно, потом зажелтели воды Риачуэло [3], и Исабель думать забыла про слезы, которые только что заставляла себя проливать, она радовалась, она умирала от страха, она энергично обживала свое сиденье, свое окошко - кроме нее, в этой части вагона почти никого не было, можно посидеть на всех местах и поглядеться во все зеркала. Раз или два подумала о маме, об Инес, наверное, уже сели в девяносто седьмой и уезжают с площади; прочла: курить воспрещается, плевать на пол воспрещается, вагон рассчитан на сорок два сидячих пассажира, они мчались мимо Банфильда на всей скорости - вж-ж-жж! поля, поля, поля, а во рту привкус молочного коктейля и ментоловых пастилок. Инес посоветовала вязать в поезде зеленую кофточку, а потому Исабель засунула вязанье в самую глубину чемоданчика, бедная Инес, придет же в голову такая чепуха чепушиная.

Когда подъехали к станции, она немного забоялась, а вдруг двуколка не.