Джузеппе Куликкья - Всё равно тебе водить

Любопытную, но конечную задачу пришлось решать с первой фразой 17-ой главки первой главы: "La serata si intitolava... (т.е. "Вечер носил название...")

SEXUAL PERVERSION FROM A PLANET OF ALLUPATION". Первые три значащих слова, будучи формально английскими, на самом деле понятны любому европейцу, от исландца до баска, просто любому человеку, знакомому с латиницей, а четвертого (allupation) в английском языке не существует вовсе: это итальянское слово allupato, т.е. "алчный, как волк"(18), немного энглизированное, можно сказать - травестированное. Таким образом, название прочитывается просто-напросто как "извращенцы с планеты хапуг", что увиденному Вальтером вполне соответствует. Не знаю, насколько удачен оставленный мной в русском тексте вариант, но точно знаю, что перевод контекстный или подстрочный - здесь абсолютно неприемлем. Не скажу "двуязычное", но двухалфавитное мышление (благодаря компьютеру ли, музыкальным ли кассетам, датской ли ветчине и греческим маслинам) стало вполне естественным для самых далеких от многоязычия людей, так же как и словечко "мани-мани".

Гораздо сложнее было с понятиями, которые приходилось переназначать. Порой я чувствовал себя настоящим авангардистом - в том смысле, что находился на переднем крае русского языка. В первую очередь, конечно, речь идет о таком важном в романе понятии, как obbiettore di coscienza отказник по убеждениям, то есть молодой человек, который по своим политическим, религиозным или этическим убеждениям отказывается брать в руки оружие. Для советского читателя "отказник", как известно, издавна обозначало нечто совсем другое. Тем не менее я сознательно употребляю именно это слово, потому что хочу, чтобы в дальнейшем за ним, а не за неуклюжим латинским "альтернативщик"(19), закрепилось это значение, вытеснив все прочие, ныне абсолютно бессмысленные.

То же самое можно сказать о слове rampanti, т.е. "цепляющиеся", "карабкающиеся", но в то же время "подвешенные". По контексту - дети богатых родителей, с младенчества запрограммированные на стремительную деловую или административную карьеру. Вальтер относится к ним с нескрываемым презрением, прямо-таки классовым (сам он всё время напоминает, впрочем, без всякой гордости, о своём рабочем происхождении). Я называю их "мажорами" или "мажористыми мальчиками", хотя первоначально, в молодежно-андеграундном жаргоне, под этими словами понимали не совсем это. Речь тогда шла об отпрысках советской партийно-хозяйственной элиты, предававшихся доморощенной "сладкой жизни" и о карьере вовсе не беспокоившихся:

она была практически расписана заранее и шла своим чередом. В отличие от них, дети новой элиты (точнее, новых элит) об образовании и о карьере очень даже беспокоятся, но мне кажется естественным, если это емкое, хлесткое и ироничное название останется за ними, вместе с ними же трансформируясь, а не будет навсегда привязано к конкретной исторической ситуации, давно ушедшей. Слэнговым это слово считать нельзя, потому что оно уже оторвалось от среды, в котором появилось: там его вытеснило слово "цивил".

2.3. По отношению к собственно жаргонизмам я, кажется, нахожусь в положении довольно выгодном: они у меня на слуху, но в некотором отдалении. Правила работы с ними, в общем-то, известны: употреблять только наиболее устоявшиеся и распространенные, следить, чтобы их было не больше, чем в исходном тексте (а лучше - меньше, чем в исходном тексте) и не смешивать временные и социальные слои. Некоторая особенность состояла в том, что в данном конкретном случае в качестве адекватного и актуального словаря-справочника могли выступать только я сам и мои сверстники. Впрочем, при некотором, быстро приходящем навыке, работа с такими источниками мало чем отличается от работы с любыми другими.

Разумеется, нельзя было забывать и об обычной в переводе художественной литературы задаче языковой дифференциации персонажей: перегруженная сложноподчиненными конструкциями и книжной лексикой речь Кастрахана, искусственная до такой степени, что вводит героя в состояние ступора; бедная, аграмматичная и полная слэнга речь Энцы; засоренная канцеляризмами речь Волчино; экспрессивное просторечье отца; безукоризненно правильная и рассудочная в любой ситуации речь Беатриче; неповторимая манера выражаться цыганского барона; истеричные голоса учительниц; особые "воркующие" интонации чиновника Ванни и студента Андреа; искреннее участие и теплота, чуть сдобренные мягкой иронией, в голосе тёти Карлотты(20)...

3.1. О том, что я понимаю под "внутренней многоуровневой перекличкой", уже подробно говорилось выше. Здесь остается только отметить, что я считал, что в целях компенсации неизбежных при переводе потерь, необходимо эти связи несколько выделять и подчеркивать. То, что на первый взгляд может показаться недоработками переводчика и шероховатостями стиля повторы слов, причудливое порой построение и следование фраз, выбор лексики - допущено сознательно, после продолжительных размышлений и перебора вариантов.