Гейвин Максвелл - Кольцо светлой воды

Уиллеамена продала мне ужасную мебель для Камусфеарны: два небольших комода, ящики которых открывались только при значительных усилиях, два кухонных стола и истертый брюссельский ковёр. Я стараюсь не думать о том, во сколько это барахло обошлось мне в конце концов, когда оно пропутешествовало по железной дороге и затем пятнадцать миль по морю в наёмном баркасе. Это была последняя партия мебели, когда-либо переправлявшаяся в Камусфеарну, вся остальная была либо найдена на берегу, либо сработана искусными друзьями, которые гостили у меня, а из привозного было только то, что можно было принести по склону на руках. В эту категорию входит удивительное количество предметов, которые помогли мне превратить рыбные ящики во вполне пригодную мебель. К примеру половину одной из стен на кухне теперь занимает очень большая софа, то есть она только с виду софа, а на самом деле - это всё рыбные ящики, накрытые поролоновым матрасом, вельветовым покрывалом и кучей подушек. Рядом с ней стоит высокий параллелепипед, занавешенный тряпкой, которая когда-то была чехлом на сиденье "Морского леопарда", моего главного корабля при охоте на акул. Если отодвинуть эту занавеску, то взору откроется целая этажерка, заполненная обувью; вся эта конструкция составлена из пяти рыбных ящиков, у которых выбиты боковые стенки.

Такая же пирамида, но уже из ящиков из-под апельсинов с побережья и прикрытая со вкусом материей из Примаверы, хранит мои рубашки и свитера в спальне и выглядит вполне прилично. Искусство составления мебели из рыбных ящиков следует культивировать гораздо шире. В сравнении с широко рекламируемой современной корпусной мебелью она обладает одним любопытным преимуществом: дополнения к ней можно делать бесконечно.

Как-то на второй или третий год моего пребывания в этом доме наступило время, когда я сказал себе: "Теперь нам, по сути дела, не хватает только одного - бельевой корзины", - и несколько дней спустя на берегу появилась бельевая корзина, совершенно целая.

То ли оттого, что обстановка этих комнат складывалась вокруг меня из года в год с того дня, как я впервые вошёл в этот холодный и пустой дом, то ли от моей глубокой любви к Камусфеарне и всему, что окружает её, она стала для меня самым приятным из всех известных мне домов, и гости мои тоже сразу же чувствуют себя здесь очень хорошо. Даже в таком вопросе, как с мебелью, всегда сохраняется чувство ожидания; как будто бы коллекционер мебели определённого периода может в одно прекрасное утро вдруг обнаружить у своих ворот прямо на дороге какой-либо редкий и очень важный экземпляр.

Так много чувств вызывают отдельные предметы, валяющиеся среди обломков и отходов на длинной полосе прибоя: почерневший от огня каркас небольшого суденышка, сломанные и разбитые волнами детские игрушки, деревянная подставка под яйцо ручной работы с тщательно вырезанным на ней именем "Джон", растерзанный скелет собачки, давно уже начисто обглоданный воронами и хохлатыми воронами, лежащий рядом с белыми костьми ошейник с неразборчивой надписью на табличке.

Меня лично особенно больно кольнуло однажды утром в первый год, когда я искал подходящую дощечку для того, чтобы резать на ней хлеб. Я полагал, что дно кадушки подойдёт для этого идеально, если только удастся найти целое. И вскоре я его нашёл. Но когда взял его в руки и перевернул, то прочитал выбитые на ней буквы РХАОС - Рыболовецкое хозяйство на акул острова Соэй, - единственное, что вернуло мне море за всё то, что я ему отдал за пять лет, прожитых на Соэе.

Некоторые из этих предметов настолько таинственны, что наводят на самые невероятные мысли относительно их происхождения. Бамбуковый шест длиной в десять футов, к которому приторочены морским узлом и изоляционной лентой три голубых вымпела с надписями "Шелл" и "Бритиш Петролеум" до сих пор мучит моё воображение. То ли это был молельный флаг, смастерённый моряком с Ласкара, то ли сигнал бедствия, хоть и не очень удачный, сооруженный за многие часы плавания на открытой шлюпке, окружённой шныряющими вокруг акулами и качающейся на высоких океанских волнах в тысяче миль от земли? Я так и не нашёл подходящего ответа.

Две рукоятки от швабры крепко связанные крест-накрест поясом женского плаща, кусок паруса с написанными на нём синей краской словами :"Ещё не вечер", фетровая шляпка, настолько маленькая, что, казалось, была сделана для крошечной обезьянки. По поводу этих и других предметов можно выдумывать самые таинственные истории.