Гейвин Максвелл: Кольцо светлой воды

Глава 2

В доме совершенно не было мебели, не было ни воды, ни освещения, а воздух внутри был холодным как в морге, но для меня это было сказочное царство Ксанаду. Дом оказался гораздо просторнее, чем я предполагал. На первом этаже две комнаты, гостиная и жилая кухня, кроме того была "задняя кухня" или чулан, а также две комнаты и лестничная площадка наверху. Дом был полностью обшит лакированными сосновыми досками по моде начала века. Я принёс с собой всё необходимое, чтобы прожить день-другой, пока не ознакомлюсь с обстановкой: спальные принадлежности, примус и немного горючего, свечи и кое-какое продовольствие в консервах. Я знал, что у меня не будет проблем с тем, на чём сидеть, так как за пять лет охоты на акул у этих берегов я привык к тому, что на каждой отмели западного побережья есть масса рыбных ящиков. В первое время пребывания в Камусфеарне штабеля рыбных ящиков служили мне и сиденьем и столом, и даже сейчас, несмотря на известную обустроенность дома, они составляют основу значительной части мебели, хоть всевозможные ухищрения и покрывала искусно скрывают её происхождение.

Десять лет жизни в Камусфеарне научили меня также и тому, что, если запастись терпением, то рано или поздно любой из предметов домашнего обихода появится на отмели в пределах мили от дома. Поэтому прочесывание побережья до сих пор сохраняет для меня всё ту же привлекательность и вожделение, какие я испытывал тогда. После западного или юго-западного ветра можно найти почти всё что угодно.

Рыбные ящики - большей частью с названиями фирм Маллейг, Баки или Лоссиемаут, но также иногда и из Франции и Скандинавии, - их даже нет смысла считать, хоть я их до сих пор собираю, больше по привычке, чем по необходимости. Рыбные корзины, большие открытые корзины из лозы с двумя ручками, годятся на дрова и под мусор.

Целые деревянные бочонки попадаются редко, за все свои годы здесь я нашёл их только три. Я с усмешкой вспоминаю, как смотрел на них в английских барах, владельцы которых используют их в качестве стульев как дань моде, в то время как я пользовался ими по необходимости.

Инстинкт Робинзона Крузо таится у большинства из нас, возможно, благодаря играм нашего детства по строительству дома, и с приезда в Камусфеарну, я тщательно осматриваю любые обломки и прикидываю, нельзя ли их куда-либо приспособить.

Занимаясь этим делом уже давно, я всё ещё удивляюсь тому, что чаще всего из огромного разнообразия предметов, выброшенных на берег, попадаются резиновые грелки. Они успешно конкурируют - в длинном ряду порыжелых обломков - с обувью без пары и пустыми баночками из-под ваксы и талька, а также с круглыми пробками, служащими поплавками для ловушек на омаров, сетей и даже с вездесущими черепами овец и оленей. На удивление, огромное число грелок оказывается неповрежденным, и в Камусфеарне их теперь избыток, а из повреждённых можно с большой пользой вырезать подставочки на стол под посуду.

Вначале, однако, никакого стола не было, и после нескольких дней пребывания в Камусфеарне стало ясно, что мне придется привезти сюда по крайней мере самую необходимую мебель. Дело это непростое, так как не было подъездной дороги, а до ближайшей деревни, куда можно было переслать мебель, было пятнадцать миль по морю. (Из-за длинных морских заливов, подобных норвежским фьордам, которые глубоко врезаются в западное побережье, расстояние до этой же самой деревни по дороге составляет сто двадцать миль). В конце концов я поехал на машине в гостиницу Лохайлорт около ста миль отсюда, с весьма своеобразной хозяйкой которой Уиллеаменой Макрэ я познакомился в годы охоты на акул. Уиллеамена была очень красивой женщиной из простой семьи с острова Льюис, она побывала в Голливуде в качестве актрисы во времена ещё немого кино. Она была медиумом в спиритических сеансах Конан Дойла, довольно успешно изучала логику под руководством своего дяди, который стал потом профессором в Америке. У неё было много настоящих друзей, занимавших довольно высокие посты. Во время войны, уже в довольно зрелом возрасте, она недолго побыла замужем за одним из подрядчиков, ремонтировавших дорогу у её крыльца. Через несколько месяцев его призвали в армию, и он погиб. А Уиллеамена вернула себе девичью фамилию и никогда больше не вспоминала о своём мезальянсе. Думается, она была по натуре самой тёплой, человечной, восхитительной, самой властной из всех известных мне женщин. Но все недостатки были у неё наружу. Как владелица гостиницы она была эксцентрична и капризна. За обед она могла потребовать от двух шиллингов до фунта стерлингов в зависимости от настроения (а иногда могла вообще оставить гостей без обеда, если ей не хотелось готовить или не нравилась рожа постояльца). Бар у неё бывал закрыт целыми днями или даже неделями, потому что она забывала заказать товар, то же самое с бензоколонкой. Её больше заботило благосостояние cворы домашних животных, начиная с попугая (я до сих пор помню два скрипучих "привета", следовавших один за другим в дьявольском крещендо) и гусей, до шотландских пони, чем каких-то посторонних туристов (она мне говорила, что однажды накормила американцев крупой для кур, сказав, что это такая каша, и они попросили добавки). При всём при том она была такой непосредственной, жизнерадостной и любезной, что её смерть несколько лет тому назад опечалила гораздо больше сердец, чем она могла предполагать. После неё осталось бесчисленное количество долгов, но, пожалуй, о степени её популярности больше всего говорило то, что её долг у бакалейщика составлял три тысячи фунтов стерлингов.