Генри Миллер - Тихие дни в Клиши

вид.

-- Не простудитесь, -- предупредила она. -- Здесь очень коварные ночи. Обед скоро будет готов. -- Она одарила нас материнской улыбкой, постояла минутку, придерживая руками опущенную матку, и скрылась в доме.

-- Кто это? -- удивился я.

-- Моя мама, -- ответила мисс Лео. -- Правда, милая?

-- В самом деле, -- меня удивило, что ее мать прислуживает Джеральду, выполняя грязную работу.

-- Она квакерша. Кстати, можете звать меня просто Кэрол. Это мое имя. Мама не верит в астрологию, но она любит Джеральда. Она считает его беспомощным.

-- А вы тоже квакерша?

-- Нет, я неверующая. Я простая провинциалка. Весьма недалекая.

-- Вы мне не кажетесь недалекой.

-- Ну может быть, не так уж чтобы совсем... Но все равно...

-- С чего вы взяли?

-- Я прислушиваюсь к разговорам других. Я знаю, какое впечатление производят мои слова, когда я открываю рот. Видите ли, у меня простые, банальные мысли. Большинство людей так сложны для меня. Я слушаю их, но не понимаю, о чем они говорят.

-- Это звучит в высшей степени разумно, -- признал я. -- Скажите, вы часто видите сны? Вопрос ошарашил ее.

-- Почему вы спросили? Откуда вы знаете?

-- Все люди видят сны, разве вам это неизвестно?

-- Да, я слышала об этом... но вы ведь не это имели в виду. Большинство забывает свои сны, не так ли? Я кивнул.

-- А я нет, -- неожиданно просияла Кэрол. -- Я помню все до мельчайших подробностей. Мне снятся чудесные сны. Может быть, именно поэтому я больше никак не развиваю свой ум. Я вижу сны дни напролет, так же, как и

461

ночью. Это проще, мне кажется. Я предпочитаю видеть сны, нежели размышлять... понимаете, о чем я? Я притворился озадаченным.

-- Конечно, вы понимаете, -- продолжала она. -- Можно долго-долго думать о чем-нибудь и ни до чего не додуматься. Но когда вы спите, у вас есть все -все, что душе угодно, все происходит так, как вам хочется. Наверное, это отупляет, но мне все равно. Я бы не стала ничего менять, даже если бы и могла...

-- Послушайте, Кэрол, -- перебил я ее, -- а вы не могли бы мне рассказать свои сны. Вы можете вспомнить, например, тот, что вы видели вчера? Или позавчера?

Кэрол милостиво улыбнулась.

-- Конечно, могу. Я расскажу вам тот, который мне снится постоянно... Хотя слова только портят. Я не могу описать великолепные краски, которые я вижу, или музыку, которую слышу. Даже если бы я была писателем, вряд ли я смогла бы передать их. Во всяком случае, в книжках я не смогла найти ничего похожего на мои сны. Конечно, писателей не очень интересуют сны. Они описывают жизнь или то, о чем люди думают. Наверное, они просто не видят сны, как я. Мне снится то, что никогда не произойдет... не может произойти, мне так кажется... хотя я не понимаю, почему бы и нет. Во сне все происходит так, как нам бы хотелось, чтобы это происходило. Я живу в своем воображении, поэтому со мной ничего не происходит. Я ничего по-настоящему не хочу -- просто жить... жить вечно. Возможно, это звучит глупо, но это именно так. Я не понимаю, почему мы должны умирать. Люди умирают, потому что сами этого хотят, так я думаю. Я где-то читала, что жизнь -- это лишь сон. Эта мысль крепко засела в моей голове. И чем больше я наблюдаю жизнь, тем более справедливым кажется мне это утверждение. Мы все живем выдуманной нами жизнью... в выдуманном нами мире.

Она умолкла и серьезно посмотрела на. меня.

-- Вам не кажутся бессмыслицей мои слова? Я бы не хотела продолжать разговор, пока не почувствую, что вы меня-понимаете.

Я заверил ее, что слушаю очень внимательно, и что все, что она говорит, мне глубоко симпатично. От этих слов она расцвела и несказанно похорошела. Радужная, с поволокой, оболочка глаз вспыхнула золотистыми искорками. Она не сказала ничего, что могло показаться глупым, подумал я, ожидая продолжения.

-- Я не рассказала вам об этом, о моих снах, но может быть, вы уже и сами догадались... Я часто заранее знаю,

462

что со мной произойдет. Например, прошлой ночью мне снилось, что я собираюсь на праздник, праздник в лунном свете, там я должна встретить человека, который расскажет мне странные вещи обо мне самой. Над его головой сияние. Он приехал из чужой страны, но он не иностранец. У него мягкий, успокаивающий голос; протяжная, неспешная речь -- совсем, как у вас.

-- Что вы ожидаете услышать о себе, Кэрол? -- я опять перебил ее. -- Какие странные вещи?

Она замолчала, словно подыскивая нужные слова. Потом произнесла с неподдельной искренностью и наивностью:

-- Я расскажу вам, что я имею в виду. Нет, не про мою любовь к брату -это же так естественно. Только люди с грязными мыслями считают дикостью любовь между родственниками... Я сейчас не об этом хочу рассказать. А о музыке, которую слышу, и о красках, которые вижу. В моих снах мне слышится не земная музыка, и цвета совсем не те, которые мы видим на небе или на полях. Это Изначальная Музыка, она дала начало всей той музыке, которая существует сейчас, и все теперешние цвета произошли из того, который мне снится. Когда-то они все были одним, говорил тот человек из сна. Но это было миллионы лет назад, сказал он. И когда он сказал это, мне стало ясно, что он тоже понимает. Будто мы были знакомы в другой жизни. Но из его речей мне стало ясно, что о таких вещах очень опасно распространяться на публике. Внезапно я испугалась, что если я не буду соблюдать осторожность, меня сочтут сумасшедшей и упрячут туда, где я никогда больше не увижу снов. Меня страшило не то, что я сойду с ума -- а то, что, упрятав меня, они уничтожат мои сновидения, мою жизнь. Тогда этот человек сказал то, что всерьез испугало меня. Он сказал: "Ты уже безумна, милая. Тебе нечего бояться". И исчез. В следующее мгновенье я все увидела в обычных красках, только они были все перепутаны. Трава стала не зеленой, а лиловой; лошади -- голубыми; мужчины и женщины -- серыми, пепельно-серыми, словно духи дьявола; солнце стало черным, луна -- зеленой. Тогда я поняла, что действительно сошла с ума. Я стала искать своего брата и нашла его, разглядывающим себя в зеркале. Я заглянула ему через плечо и не узнала его. Из зеркала на меня смотрел незнакомец. Я позвала его по имени, начала трясти, но он продолжал смотреть на свое отражение. Наконец до меня дошло, что он сам себя не узнает. Боже, подумала я, мы оба безумны. Хуже всего было то, что я больше не любила его. Мне