Генри Миллер - Тихие дни в Клиши

442

представлял ее на лужайке возле собственного дома в Пасадене, поливающую цветы из дырявой лейки. Наверное она проводит день, посещая парикмахера, потом астролога, от астролога направляется к хироманту, потом идет в чайную, где после второй чашки чая начинает ощущать легкое брожение в кишечнике, и поздравляет себя с тем, что ей больше не нужно принимать ежедневно слабительное. Высшее счастье для нее, -- это, без сомнения, хороший стул. Я несильно сдернул ее с дивана, поставил на ноги, слыша, как стучит ее грязное сердце, подражая ржавому хрипу неисправного движка.

-- Вы так любезны, -- поблагодарила она, тщетно пытаясь изобразить на высеченном из чугуна лице очаровательную улыбку. -- Увы, мой дорогой, мои бедные ножки совсем меня не слушаются. Джеральд говорит, что у меня Марс противостоит Сатурну. Приходится нести свой крест. А вы кто. Овен? Хотя нет, дайте подумать... вы Близнец, угадала?

-- Совершенно верно, я Близнец, а также моя мать и сестра. Забавно, не правда ли?

-- Действительно, -- из ее груди рвался хриплый свист, она безуспешно пыталась справиться с головокружением. Кровь хлюпала в ее жилах, словно слизь просачивалась через промокашку.

-- Джеральд говорит, что я принимаю все слишком близко к сердцу... А что мне остается, когда правительство сжирает весь доход. Я ни секунды не сомневаюсь, что мы выиграем войну, но, голубчик, с чем мы останемся, когда она закончится? Я, знаете ли, не становлюсь моложе. У меня осталась только одна машина, и неизвестно еще, не придется ли расстаться и с ней. А каково ваше мнение об этой войне, молодой человек? Эта нескончаемая бойня просто ужасна. Одному богу известно, уцелеем ли мы. Не удивлюсь, если эти япошки вторгнутся в Калифорнию и уведут побережье прямо у нас из-под носа. Что скажете? Вы так терпеливо слушаете... Простите мою болтливость. Старость, дорогой мой! Что вы сказали?

Я не произнес ни слова. Я только улыбался ей, может быть, немного грустно.

-- Вы иностранец? -- вдруг спохватилась она, на ее лице отразилась паника.

-- Американец всего-навсего.

-- Откуда вы? Средний Запад?

-- Нет, Нью-Йорк. Я там родился.

-- Вы уехали оттуда, да? Я не осуждаю вас, там невозможно жить... все эти иностранцы. Я уехала отсюда

443

тридцать лет назад. И никогда не вернулась бы... Oh, леди Эстенброк... Как я рада снова видеть вас. Вы давно приехали?. Я не знала, что вы в Калифорнии.

Я стоял, как дурак, с тростью в руках. Старая сука, казалось, забыла обо мне, хотя я был совсем рядом, готовый в любую минуту подхватить ее трясущуюся бренную оболочку, если она споткнется или грохнется наземь. Наконец, заметив, что леди Эстенброк бросает на меня явно недоуменные взгляды, она слегка шевельнула проржавевшими суставами и легким движением, почти незаметным, дала мне понять, что я не забыт.

-- Леди Эстенброк, позвольте представить вам мистера... Прошу прощения, не скажете ли вы еще раз, как вас зовут?

-- А я и не говорил вам, -- бесцветно ответил я. И выдержав приличествующую паузу, добавил:

-- Химмельвейс... Август Химмельвейс.

Леди Эстенброк скривилась, заслышав это жуткое тевтонское имя. Она протянула мне два ледяных пальца, которые я радостно стиснул в непристойно крепком и бодром пожатии. Но не моя экспансивность обеспокоила леди Эстенброк, а та дерзость, с которой мои глаза изучали три вишенки, свисавшие с ее немыслимой шляпки. Только безумная из высшего английского общества могла напялить на себя такое. Она была похожа на даму с портрета подвыпившего Гейнсборо, последние мазки на котором сделал Марк Шагал. Для пущего присутствия имперского духа не хватало лишь букетика спаржи, воткнутого между обвисших пустых грудей. Ее грудь! Мои глаза машинально блуждали по тому месту, где должна быть грудь. Я подозревал, что в последний момент она подложила туда немного эксельсиора (амер. -- мягкая упаковочная стружка), возможно, тогда, когда выжимала последнюю каплю духов из пульверизатора. Готов ручаться, она ни разу в жизни никогда не видела своих гениталий. Омерзительное, должно быть, зрелище. Всегда было омерзительным... Если бы не приходилось иногда писать, то про них вообще можно было бы забыть...

-- Леди Эстенброк -- автор книг о Уинни Уимпл, -- поторопилась сообщить пасаденовская рептилия. Я понимал, что меня просто хотели ввести в курс дела, так сказать, au courant, но мне было абсолютно начхать, что из себя представляет эта дама, будь она известной писательницей или чемпионом по крокету. Я равнодушно и спокойно ответил: