неизвестен Автор - Рассказы о любви разных авторов

6. Суббота

From: И To: М

Привет, Любимая! Не грусти, погода будет когда-нибудь. Что бы не было за окном, я все равно буду любить тебя. Мне радостно от того, что все так, как есть. А слова, которые мы говорим, могут быть какими угодно, как погода, но то что они выражают - это уже совсем не слова :-). Скоро мы увидимся, и я взгляну в твои светящиеся глаза, моя Любимая Ведьма! Жду. Люблю. И.

From: М To: И

Здравствуй, Любовь моя! На улице идет сильный дождь. Он не теплый и не освежающий. Он холодный и хмурый. Погода резко изменилась, и похолодало. Хотя все так и должно было быть, ведь черемуха зацвела. Но тем не менее, хочется свернуться калачиком и закутаться во что-нибудь, чтобы не было зябко от сырости, а было тепло и уютно. А лучше всего прижаться к тебе и уснуть. Но... Как рассказать тебе, что я чувствую, не знаю. Слова, которые приходят, кажутся какими-то серыми и невыразительными. Я просто счастлива. Счастлива от того, что ты есть. И все будто впервые: влюбленность, цветы, волнение от каждого поцелуя, как будто он первый, ожидание писем, непостижимая долгота каждого дня без тебя, трепет от интимных признаний, даже если они просто написаны буквами на экране монитора. Иногда даже страшно становится, кажется ,что все это снится, потому что так не бывает, и страшно, что можно проснуться и обнаружить, что это сон. Но нет. Вот я смотрю на свою фотографию, которую получила позавчера, и вижу свои глаза. Давно (а точнее, с детства) не было у меня таких глаз - они сияют. Значит, это не сон.

Я люблю тебя!!! ЖДУ !!!!!!!!!!

7. Воскресенье

ЗДРАВСТВУЙ, ЛЮБИМАЯ!!!!

Алексей Андреев

И ЕЩЕ ЧЕГО-НИБУДЬ

Так всегда бывает.

Когда уезжаешь надолго,

весь город отбивается от

рук,

и вернувшись, находишь,

что все,

что было, "не так, как

надо",

стало еще хуже.

И лишь тогда

задумываешься -

зачем же вернулся?

(в письме приятеля)

1.

Она должна была уехать вечером; это уже было решено, мы все обсудили и просто сидели теперь у Андрюхи после репетиции, пили пиво и пели последнюю песню, мишкиных "Ангелов", когда началась гроза. Гроза была жуткой, шум воды глушил гитары, окно пришлось прикрыть, поскольку капли долетали аж до середины сразу потемневшей комнаты. И когда все-таки пришли на платформу, оказалось, что электричек не будет до утра - молния долбанула где-то около Нового в линию электропередачи. Я злорадно вышагивал вокруг Ленки: выходило, что она остается.

- Я возьму тачку, - заявила она.

- Где, в такое время? Ну разве что штук за 60...

- Могу пешком пойти, прямо по шпалам. Ты ведь знаешь, я могу.

- Молнии будут бить по шпалам прямо перед твоим носом. Тебе мало грозы, которую мы с Мишкой и Андрюхой устроили своим пением?

- Все равно пойду.

- Ну иди.

Тут она и расплакалась - в первый раз со дня моего приезда. Не надо было мне злорадствовать. Пять минут назад, когда мы подходили к платформе и Андрюха перенес ее через большую лужу, она остановилась и неожиданно сильно-сильно поцеловала меня. Так, как делала это раньше, спокойно и при всех. Казалось, это не я, а она была человеком, который вернулся домой. Всю эту неделю она была другая, и я даже не думал, что она теперь еще может так вот разреветься. Или так хохотать, как хохотала сегодня на репетиции. За время моего отсутствия она, хоть и не изменилась внешне, внутренне стала немножко другой - более опытной, что ли. Пожившей. "Моя бывшая подруга совсем повзрослела..." А теперь вот - нате вам; прямо как вырвало. "Да не реви ты! - успокаивал Мишка, - Это ж гроза. Стихия, бля! И в некотором смысле - знак. Я вот к родной жене доехать не могу!"

Да... Все-таки мой приезд раздвоил ее. Даже растроил: там у нее еще какой-то Серж "для психотерапии". Растроил и расстроил - еще одна маленькая "с". Но в конце концов Мишкины рассказы, пиво и курица, приготовленная по возвращении в общагу, успокоили ее. Она звякнула маме и дала "инструкции-на-случай-если". Мишка тоже позвонил домой и ушел спать в соседнюю комнату, Андрюха отправился в гости - а мы остались в Андрюхиной "двойке". Она в эту ночь больше не вспоминала тех, кто может позвонить и не застать ее дома. Вода еще тихонько капала на пол с подоконника, а соседи сверху, похоже, что-то пировали. Она была просто чудо, и я до сих пор отчетливо помню ее худую спину и ложбинки на ягодицах...

Однако сейчас я вспоминаю и о другом: даже той ночью едва заметное чувство снисхождения, чувство под названием "По-Старой-Памяти" проскальзывало в ее отношении ко мне. Это по-настоящему развернулось на следующий день, когда по дороге в город она наговорила мне гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим "Сашенькой". "Если хочешь знать, я от него в 25 раз больше удовольствия получаю, чем от тебя!". Наверное, это говорилось, чтобы разозлить, ударить, но прозвучало как-то оборонительно, вроде детского "сам дурак". Меня скорее удивило число 25 оно-то с какого потолка? Номер проехавшего мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к "опять"? Но видимо, именно тогда, с выкриком этого магического числа, прошло ее первое впечатление от встречи и началась борьба за то "тихое счастье", в которое я вломился своим приездом - как сошедший с рельсов поезд в каком-то кино вламывается в здание провинциального вокзала. Теперь, с утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках, бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника, который скоро уедет.