Герхард Рот - Автобиография Альберта Эйнштейна

только часть его была освещена рассеянным светом. я же стоял в абсолютной темноте. в квартире старика не было света. смеркалось, на сундуке лежали грязные рубашки. я наблюдал за тем, как старик бессмысленно слонялся по комнате. он искал свои очки. я их видел. они лежали на столе, полуприкрытые газетой. я неотрывно смотрел на них, в то время как он их искал. мне было страшно, что-то угрожающее исходило от него, я даже содрогался внутренне от ужаса. мне не было видно всего помещения, только столько, сколько позволяла скважина. он мог, к примеру, без помех подобраться к двери, мог давно меня заметить, мог уже некоторое время просто ломать комедию передо мной, чтобы усыпить мою бдительность; и кроме того, я должен был оставаться настороже, потому что не хотел быть обнаруженным за этим занятием. к малейшему шороху я прислушивался с опаской. я пугался самого себя, своего собственного тела. я поедал глазами каждый предмет, видимый сквозь замочную скважину, и размышлял о том, какое значение приобрела бы та или иная вещь вследствие убийства. вызвала бы чьё-то возмущение или натолкнулась на равнодушие? ужас? отвращение? была бы уничтожена?

оставлена валяться на полу? или безучастно продолжила бы существовать в неизменяемой вещественности? что случилось бы со стулом? или шляпой, висящей на крючке? повис ли бы криво календарь? в продолжение нескольких минут я боролся с искушением заговорить со стариком, заглянуть ему в глаза, вызвать в нём ответную реакцию. наконец, я вырвался оттуда. я и зашёл-то в тот дом случайно, непреднамеренно, без умысла. позыв войти овладел мной прямо перед табличкой на двери, может быть, этот позыв из самой таблички и исходил, во всяком случае, теперь я уже не был в состоянии сказать, что вообще меня толкнуло выбрать этот самый дом; я оказался снова на улице. весь день я использовал разные средства передвижения, чтобы замести следы. суть вещей изменялась. людские взгляды приобретали новый смысл. несколько раз я насладился манией преследования. я купил себе старую бамбуковую трость. у меня возникло желание изменить вместе с наружностью своё внутреннее содержание. мне захотелось отрастить усы. а через несколько часов я спрятал трость за какой-то входной дверью, чтобы случайно не выдать себя. я не решался снова взять трость в руки. я держал под контролем экстравагантность cвоего поведения. была зима. я охотился сам на себя. я на полном серьёзе обдумывал, не отправиться ли мне на поиски необычной ситуации, в которой я СМОГ БЫ ОЩУТИТЬ РЕАЛЬНОСТЬ! я сделал кое-какие предварительные расчёты на клочке бумаги, зашёл в общественный туалет и заперся в кабинке. внезапно я заметил, как в щель между моей и соседней кабинкой вползает большой чёрный ботинок. я замер, я не решался издать ни звука. это был большой, чёрный ботинок.

он был похож на животное. я представил себе, что это огромная бактерия заползла ко мне в кабинку. я встал, выскользнул за дверь, бесшумно, чтобы не дать повода для подозрений. мужчина в домотканине поднимался передо мной вверх по лестнице.

он был мне незнаком, и, тем не менее, я с ним поздоровался, только представить себе, я избегал поводов для подозрений, и при этом - я поздоровался с ним! я спросил его, как пройти на некую улицу, и излишне горячо поблагодарил. я чувствовал, что у меня внутри головы буквально лило, как из ведра, и ливень слов щекотал подкорку. я был уверен в том, что меня ищут. меня искали, медленно подбирались ко мне. мысленно я повторил весь свой путь с точностью до шага, снова прошёл по каждому коридору, где я отдыхал. меня ещё не нашли, ещё ничего нельзя было сказать определённо, и даже если бы уже предполагалось, что я - это тот, кого им надо, то что, в конце концов, это доказывало?

гнилые листья высовывались из-под снега. я подковыривал их носком ботинка. я нашёл окурок и прикурил, хотя в кармане у меня лежала пачка сигарет. начинало моросить. я наблюдал открывание и закрывание зонтов. я зашёл в аптеку с огромной жёлтой буквой С на внутренней стороне стеклянной двери. мне кажется, я вошёл в аптеку только из-за неё, этой С. там я купил пипетку. некоторое время постоял, разглядывая огромную, жёлтую букву. я постарался запомнить в деталях её форму, и дверь, и дверной косяк, и жёлтую краску, и темноту за дверями. я несколько раз присвистнул из наслаждения физическим процессом свиста и вообразил, как бы возвратился к двери старика и снова прочёл табличку на ней. кто-то прошёл мимо, обронил замечание в мой адрес и беззастенчиво рассмеялся: - но у меня ещё ocтaвaлacь чёткость мысли! я всё ещё мог подковыривать чёрные листья, окрашенные гнилью, у краёв немного жёлтые, а в середине - чуть красные от эритрофилла. я повернул назад. крыльями носа я смеялся. я почувствовал это впервые. раньше я не знал, что смеюсь ноздрями. кроме того, как раз в это время гороскоп обещал мне удачу. я прочёл его в одной из газет, выложенных на лотке. я пошёл вслед за прохожим, страдавшим от определённого рода атаксии. он циркумдуцировал левую ступню носком наружу, в то время как правую ногу приволакивал. потом он повстречал знакомого; проходя мимо них, я расслышал пару слов. внутренним зрением я увидел себя в совершенно другом ракурсе. мысленно я смотрел на себя сзади. я попытался плестись дальше, неловко пришаркивая. услышанные слова я спроецировал себе в глаза. шаркая, я перебрался через мост. стоял солнечный полдень 24 ч. 3' 56" 555 по астрономическому времени. каккак, каккак, каккак.