Вячеслав Вигриян - Перемещенный

Оделись красиво, словно на праздник. Степан вырядился в карамельного цвета костюм, принадлежавший ранее покойному отцу Нюры, а теперь вот по наследству, можно сказать, перекочевавший к нему в бессрочное пользование. Пиджак едва заметно жал: самую малость, в подмышках. Особую же тревогу внушали Степану брюки. Те были откровенно узки и едва ли не трещали по швам, когда он, покраснев от натуги, застегнул-таки их на все пуговицы и сделал несколько пробных шагов по комнате.

— Маловат, — с неудовольствием вынуждена была признать Нюра. — Но тебе очень идет.

— Думаешь? — он с опаской присел на краешек стула и был немало удивлен: брюки выдержали испытание с честью. — Далеко до города?

— Не очень. Семь — восемь часов хода при условии, если лошади свежие. А там мы тебе, первым делом, что-нибудь из одежды обязательно прикупим. И обуви, — Нюра с нескрываемым осуждением глянула на ноги Степана, обутые в классические черные лакированные туфли.

Уж они-то как раз были впору, да и новые практически.

— Туфли-то чем тебе не угодили?

— Старье. У нас в таких не ходят уже давно.

— А в каких ходят?

— Увидишь, — расплывчато пояснила Нюра и поспешила к зеркалу, поправляя на ходу прическу.

Хороша… Глядя на фигурку жены, выгодно подчеркнутую бирюзового цвета платьем, Степан не смог удержаться от восторженного вздоха. Нюра поняла его воздыхания несколько иначе: заторопилась, сунула в руки Степана брезентовую суму, доверху набитую запасами снеди и воды и быстроногой ланью метнулась за дверь.

— Стой, ты куда? — он нагнал любимую у самой калитки, пошел с ней вровень, соизмеряя шаг.

— Бондаренки в город всем семейством сегодня направляются, вот к ним и пристроимся.

— А возьмут?

— Куда денутся? Односельчане ведь, как ни крути. У вас не так?

— Так, наверно, — Степан задумался, вспоминая. Прошлое казалось таким далеким, словно подернутым серой дымкой. — А вообще транспорт постоянный из деревни ходит?

— Из деревни нет. А вот от лагеря да, ходит. Раз в сутки, по трем направлениям: Оберсвальде, Звенигород, Сумы. А оттуда уже куда угодно можно добраться, хоть до самого Петрограда кати.

Бондаренки, средних лет супружеская чета с целой оравой галдящей ребятни, встретили гостей вполне радушно. Нашлось для них и место на возу — громоздком шестиколесном сооружении с невысокими наборными бортами. Четверка коней была уже запряжена. Все, как один, игреневой масти, белогривые, в яблоках, они нетерпеливо взрыхляли копытами землю. Степан помог перенести хозяину многочисленные тюки с поклажей, уложить их на дно телеги и лишь затем занял свое законное место — рядом с возницей. Нюра же примостилась около жены Бондаренко, и они тотчас же принялись оживленно судачить о чем-то своем, женском, зачастую дополняя слова энергичными жестами.

— Ну что, тронули? — ребятня восторженно заорала, когда Бондаренко-старший свистнул хлыстом, и лошади резвой рысью рванули с места. — Ннно, родимые!

Телега лихо неслась по кривой деревенской улочке, и Степан с замиранием сердца то и дело посматривал назад: не выпадет ли кто из юных пассажиров на особо крутом повороте, удержится ли за ходором ходящие, с виду такие ненадежные деревянные борта. К счастью, все его треволнения оказались тщетны — ребятня явно ездила не впервой. Даже самая младшенькая, белоголовая малышка лет семи от роду, и та, цепко вцепившись одной ручонкой за подол мамкиного платья, другой — за Нюрину коленку, с восторгом повизгивала, явно испытывая наслаждение от их бешенной скачки.

Наконец, деревенька кончилась и возница поневоле вынужден был сбавить скорость. Дорога была явно не чета той, по которой они только что ехали. Степан давно заприметил одну забавную особенность: стоило лишь пересечь границы любого населенного пункта Советской Империи Рейха, как дорога превращалась в нечто невообразимое, воспетое народным фольклором с Бог знает каких времен еще на его исторической Родине. Именовалось это диво дивное одним-единственным словосочетанием: русская дорога. Именно благодаря ей, по мнению многочисленных экспертов, и были изобретены маты.

— Ах ты ж, чтоб тебя перевернуло и шлепнуло башкою да о ржавую кадушку!

— Это вы о ком?

— Что? — Бондаренко повернул к нему свое одутловатое лицо с узкими бойницами глазок, и на Степана пахнуло таким ядреным сивушечным перегаром, что на глаза его невольно навернулись непрошенные слезы. — Да о старосте нашем, Людвиге свет Анатольевиче, мир его будущему праху! Это ж сколько раз на собрании говорилось: подай в волость заявку на ремонт дороги!