Скс - Режим бога. 2-я книга[СИ]

Ну, ребятки и "дали"!.. Вдохновленные успехом первого исполнения, мы, в этот раз, совершили невозможное. Спели еще лучше! Уже без запредельного волнения, искренне и, как-то, душевнее…

Я следил за реакцией в зале… Щелоков напряженно вслушивался в слова. Чурбанов сжал правую руку в кулак и иногда "помогал", ударами по подлокотнику, нашему барабанщику. Все женщины, без исключения, хлопали в такт. Клаймич, розовый от волнения, косил сразу на обе стороны - на министра и его зама. Наш главврач беззвучно подпевал. Начальник Краснодарского ГУВД, как заведенный, ритмично кивал головой.

Равнодушных не было!

Зато был потом общий стол, разнообразные тосты и шутки… атмосфера быстро стала, какая-то, домашняя и неофициальная…

Щелоков опять снял мундир и галстук, и превратился в удивительно компанейского человека, в общении с которым, иногда, удавалось даже забывать, что он - министр МВД СССР.

Однако, поистине, ЦАРИЛ за столом Клаймич! Немногословный вначале, он незаметно завладел вниманием всех присутствующих. Многочисленные истории про артистов и рассказы про случаи на гастролях, сделали его тамадой стола.

А его тост за Щелокова, который неспроста смог разглядеть юный талант, видимо, "уважаемый Николай Анисимович сам не чужд творчества", являлся и вовсе верхом гениального лицемерия!

Историю о том, что Щелоков на досуге увлекается живописью я хитромудрому Григорию Давыдовичу, как-то, пересказал сам, со слов Чурбанова. Вот Клаймич удачно к тосту, знание этого эпизода, и приплел.

Как и на моей первой встрече со Щелоковым, Чурбанов снова ухватился за эту тему и стал рассказывать о таланте шефа. Министр отмахивался и называл свои пейзажи "мазней", а те кто видел работы горячо возражали.

Не знаю… не видел… конечно, льстили, как иначе… но может и, на самом деле, все не без таланта.

- Я одну картину по полгода пишу, если бы был художником, то давно с голоду помер… - отмахивался Щелоков.

Чувствуя, что начал выпадать из центра внимания, я решил это дело срочно поправить:

- Вот тут вы совсем неправы, Николай Анисимович… - пробурчал я, жуя сельдь "под шубой".

Министру редко сообщают, что он в чем-то "неправ", тем более "совсем", поэтому на мне сразу скрестились заинтересованные взгляды присутствующих.

Я шустро прожевал "шубу" и, крутя вилку, пояснил свою мысль:

- Вот один художник, как-то жаловался другому: "- Пишу, говорит, картину за два дня, а продать не могу два месяца… А второй ему и отвечает: - А ты попробуй писать картину два месяца, тогда и продашь ее за два дня"!

Общий одобрительный смех! Щелоков - громче всех…

Когда народ поел и выпил,а эмоции слегка улеглись, я "вспомнил", что у нас есть еще одна песня, и "дорогие женщины", вполне могли бы под нее потанцевать.

Идея была встречена с горячим одобрением и мы снова перемещаемся в кинозал, где стоит вся музыкальная аппаратура.

По пути, встревоженный Клаймич интересуется у музыкантов, в состоянии ли они сейчас играть, но, закаленные в кабацких халтурах, ребята только усмехаются. А слегка выпившая Валентина, кажется, поет лучше Валентины трезвой!

В зале горит только треть ламп и интимный полумрак создает романтическую атмосферу. Голос страдающей, от неразделенной любви, женщины звучит проникновенно и печально. В манере исполнения нет ничего общего с хабалистой Любой Сицкер. Никто, конечно, не танцевал - женщины откровенно взгрустнули. Ирина Петровна положила голову на плечо мужу, Светлана Владимировна взяла Щелокова за руку, а жена главного сочинского милиционера, Анастасия Валентиновна, прижалась к мужу…

Отзвучали последние звуки музыки… Молчание…

- Как же ты, мальчик, смог так, за женщину, написать? - негромко спрашивает, в наступившей тишине, Светлана Щелокова.

Боясь спугнуть зыбкую атмосферу мечтательности и грусти, опустившуюся на присутствующих, и опасаясь "промахнуться" с ответом, я, так же негромко, сказал:

- Маму представлял… как папы не стало… уехал в Африку и все… не забыть… и не догнать…

Мужчины начали отводить глаза, у женщин они заблестели… Ирина Петровна оторвалась от мужа, подошла ко мне и крепко обняла…