Александр Золотько - Князь Трубецкой

А тут с конюшни пан ротмистр вышел, белый, как вот выбеленное полотно. И с саблей в руке. Это, говорит, что же там у тебя за русские кивера над кормушкой стоят? А это, говорит пан маршалок, сколько я московитов убил, столько и шапок собрал, хотел головы, да дочь отговорила, чтобы не смердело падалью. А шапок там — почти пять десятков. И одежка солдатская разложена… ее девки от крови отстирали да положили… Что, говорит пан маршалок, хочешь за них со мной расквитаться? За корнета своего, говорит, хочешь отомстить? Выбросили мы его на болото, волкам тоже кушать нужно, вот и подберут… А если побрезгуют, то и медведь зайдет, он подгнившее любит… А нет — так черви доедят падаль… Ну пан ротмистр, ясное дело, не стерпел, бросился было на пана маршалка, только тот пан… князь… быстрее оказался. Мы думали, он рубиться будет с хозяином, сабля у него в правой руке была, да и сам пан маршалок так решил, обрадовался, значит, засмеялся… Он первый рубака был в повете, я сам видел, как на спор он старую кольчугу разрубил и как с двумя шляхтичами сразу на саблях дрался, удаль показывал… Вот он к пану тому навстречу ступил, а тот взял да из пистоля ему без разговора в сердце и выстрелил. И все. Потом из подвала забрали русских… их там пан маршалок держал, девять душ, на вечер, для гостей развлечение, он гостей на вечер ждал… Хотел рушение поветовое собрать… Русских вывели, вынесли все оружие, что в доме было… а его там было много, и пороху два бочонка. Запрягли еще две повозки панские, сложили туда еду, которую нашли, бутылки из панского погреба тоже забрали, там зерно, муку, солонину, крупы разной пять мешков — много всего взяли. Потом дом зажгли и уехали. Куда уехали? Так в сторону дороги и уехали, тушить дом не велели, сказали только, чтобы, если спросят, кто все это сделал, так чтобы мы записку отдали. Вот эту. А вы не спрашивали, ясновельможный пан, я и не говорил. Вот она, в целости и сохранности, ясновельможный пан…

Капитан развернул сложенный вчетверо лист бумаги с вензелем пана Комарницкого в левом верхнем углу. Небрежным почерком посреди листа было написано: «Князь Трубецкой объявляет войну Его Императорскому Величеству Наполеону, а также всем, кто станет поддерживать Императора и его Армию. Подробности можно узнать у капитана Анри Люмьера».

Люмьер выругался, хотел скомкать бумагу и выбросить, но сдержался. Ему еще предстоял долгий разговор с начальством. А потом… Потом он все-таки надеялся еще свидеться с Трубецким.

Земля вдруг ушла у капитана из-под ног, он вначале сел прямо в пыль, потом стал валиться на бок, к нему бросились жандармы, подхватили, заставили крестьян найти лошадь и повозку, уложили в нее капитана и поехали назад, в штаб корпуса.

Всю дорогу капитан бредил, метался, кричал, звал какого-то Жана, предупреждал, чтобы тот был осторожнее, чтобы стрелял… Потом Люмьер затихал и бормотал быстро и неразборчиво, только «князь Трубецкой» могли разобрать жандармы. Чертов князь Трубецкой.

Из штаба корпуса Люмьера сразу же велели везти в госпиталь, раны кое-как обмыли, наложили повязку на голову. Хирург сказал, что ничего особо страшного нет, что капитану нужно немного отдохнуть, и, скорее всего, он придет в себя. Если раны не воспалятся, конечно, но тут ничего не поделаешь, остается только ждать и, если верите в бога, молиться.

Капитан пришел в себя к вечеру. Потребовал, чтобы его немедленно отпустили из госпиталя. Мундир его еще не постирали, поэтому пришлось ждать, пока принесут запасной.

В штабе на капитана внимания не обратили, все были слишком заняты — готовились к отъезду. Выступать нужно было с самого раннего утра, русские уходили все дальше и дальше, уверенно уклоняясь от крупных сражений, но ведя беспрерывные мелкие стычки с дозорами и авангардом французов. Русских нужно было догнать и заставить сражаться. Догнать и заставить, приказал Император, но отдать такой приказ было куда проще, чем исполнить.

А тут явился капитан Люмьер и стал рассказывать о каком-то русском князе, сошедшем с ума. Ведь только безумец в одиночку станет объявлять войну Императору французов… да какому угодно императору или королю. Да кто вообще будет обращать внимание на подобную эксцентричную выдумку, правда?

Ну сбежал этот князь из-за ротозейства капитана Люмьера, ну убил… сколько он там убил человек? — почти три десятка? — один?.. впятером… Ну и что? Сейчас он наверняка со всех ног мчится вдогонку за русским арьергардом, и то, что капитану Люмьеру кажется важным, на самом деле не более чем нелепый анекдот…