Среди сельского ливонского народа было распространено католичество, в городах же – протестантизм. Селяне опасались лютеран-щведов, горожане же – католиков-поляков с литовцами, Ливонский король оказывал покровительство всем, издав – за несколько лет до Генриха Наваррского – эдикт о свободе веры. Часть земель король даже подарил православной церкви, дав добро на устройство женского монастыря недалеко от Оберпалена, в чаще на реке Пылтсамаа. Монахинь пока набралось только три, да еще пяток ослушниц. Игуменьей же была назначена та самая девица Алена. Заняв заброшенную мызу, монахини принялись усердно молиться и, как могли, устраивали быт: заготовляли дрова, мостили единственную лесную дорогу, а ближе к лету намеревались завести и собственную запашку. Денег на посевной материал юная игуменья – с недавних пор вовсе уже не Алена, а матушка Анна – слезно попросила у своего высокого покровителя.
На дворе стоял апрель, уже стаял снег, побежали ручьи, пошла по опушками первая зеленая травка. Правда, погода покуда не баловала – дующие с моря ветра приносили плотные серые тучи. Дожди шли каждый день, превратив дороги в разбитое грязное месиво, так что до иных мест было не добраться вообще.
Протянув ноги к недавно растопленному камину, Леонид зябко поежился и потер руки. Вот уже третий день его как-то нехорошо знобило, скорее всего простудился на взморье, объезжая замки своих новоприобретенных вассалов. Лечился сушеными травами и можжевеловой водкой – чем еще тут было лечиться-то? В последнее время Арцыбашев затосковал всерьез, все чаще вспоминая свою прежнюю жизнь в цивилизованном двадцать первом веке. Все думал – вот сейчас бы сходил на какой-нибудь концерт или в ночной клуб, развеялся бы… Здесь же – особенно в ненастье – тоска, тоска, тоска… В такую погоду и носа из замка не высунуть, тем более еще где-то бродит чума! Чума… А вдруг это вот недомогание – это и есть самое начало? Потом усилится кашель, набухнут лимфоузлы и… и все! Кранты! Вот, блин, и поцарствовал…
Порыв ветра швырнул в стекло крупные дождевые капли. Надо бы кликнуть слугу, чтобы закрыл ставни… Или нет, рано еще закрывать – пусть хоть такой свет, серенький. Скоро и вечер, явится в гости кто-нибудь из местных баронов… кто-нибудь – Магнус забыл уже, кого вчера приглашал, да в принципе и не очень важно – кого, лишь бы было с кем выпить да перекинуться словом. В карты можно еще поиграть, опять же. Или закатить бал? Не, не надо – нездоровится все же.
Снова стук. Потом словно чей-то крик… Показалось? Нет, не крик… просто чей-то громкий – на грани крика – голос. Нервный такой, отчаянный, женский… Интере-е-есно, что за даму в гости принесло? Кому в этакую непогодь не сидится дома? Верно, по какому-то важному неотложному делу пожаловала. Чего-нибудь просить. Ладно, посмотрим…
– Мой король… – как Магнус и ожидал, совсем скоро в дверь почтительно заглянул слуга Петер. – Там, там…
– Ну, говори, не тяни, – чихнув, строго прикрикнул король. – Что ты заикаешься-то?
– Там настоятельница, Алена… ой… матушка Анна, – слуга явно был чем-то удивлен, поражен даже. – Она такая, такая…
– Да зови ж, говорю! Посмотрим, какая она – «такая».
Петер поклонился, ушел.
– Можно, государь?
– Входи, Але… матушка!
Махнув рукой, король повернул голову… и обомлел. Юная игуменья была растрепана и, мягко говоря, не совсем одета – босая, в одной тонкой ночной рубашке, поверх которой – шерстяной мужской плащ государственных – зеленый с желтым – цветов королевства Ливонии. Плащик этот монахини явно дали сердобольные королевские стражи.
– Садись вот к огню, – вскочив на ноги, Леонид сразу же позабыл про собственное недомогание и лично налил гостье бокал вина.
– Я… я не м-могу, – дрожа, отпрянула девчонка. – Нынче пятница – пост.
– Так это не вино – лекарство, – король хмыкнул. – Выпей, а то дрожишь вся. Ну! Живо, кому сказал!
Гостья непроизвольно послушалась, выпила, раскраснелась…
– Ну, вот, – удовлетворенно кивнул Арцыбашев. – Теперь рассказывай, душа моя, что там с тобой приключилось?
– Не со мной, господине. С обителью! Напали на нас…
Услышав такое, Магнус грозно сверкнул очами:
– Напали?! А ну-ка давай поподробнее…
Как рассказал игуменья, все началось еще с неделю назад, когда в монастыре (на старой мызе) попросила пристанищ одна местная девушка, крестьянка по имени Ильза. Было ей лет тринадцать-четырнадцать, и явилась она уже глубоко под вечер, босая, с непокрытою головою – видно было, что долго шла лесом: то ли заблудилась, то ли от кого-то бежала.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу