Андрей Посняков - Ливонский принц

Отменив год назад опричнину, государь не то чтобы присмирел, но стал куда спокойнее, благостнее, и вел себя так, словно только что выиграл большую войну. То ли с неверным народом, то ли с неверной страной. Не то, ах, не то досталось ему царство – вот он его и разгромил, да так, что недалеко от Москвы отъедешь – кругом мерзость да запустение.

Тьфу ты, Господи, тьфу!

Поклонившись в спину уходящему государю, дьяк истово перекрестился на свою личную иконку Святого Николая Угодника Мирликийского – небольшую, висевшую едва ль не в притворе, а все ж – в самом соборе. Тогда так уж было на Москве заведено – у каждого рода знатного своя в церкви икона, и не дай боже на нее кто чужой молиться будет! Пущай только попробует, пес худой.

Андрей Яковлевич, конечно, не столбовой боярин, но все ж таки – думный дьяк, и приказ Разрядный у него в подчинении – в Москве не последний. Делами воинскими ведал, учетом и управлением служилыми людьми. Да уж, что и сказать – не токмо в Москве, в государстве всем Разрядный приказ – первый. Оттого и бояре даже искали дружбы с Андреем Щелкаловым, не брезговали.

Крамолу государь велит зело искати. Что ж, велит – поищем. То братца родного, Василия, начальника Разбойной избы, прямое дело. Что же касаемо ливонских дел, то ждал Андрей Яковлевич со дня на день очередной весточки от тайного своего посланца, что вот уже второй год обретался при дворе ливонского короля Магнуса. Ох, и хитер же Арцымагнус Крестьянович оказался – нынче-то Щелкалов много чего про него знал. Знал, да не все государю докладывал, приберегал. Вокруг Ивана Васильевича множество всякого народу вьется, и всяк норовит что-то для себя ухватить – службишку, серебришко, расположение царское. Друзей при царском дворе нет, одни шакалы, волки хищные. Зазеваешься или что не так да не вовремя скажешь – вмиг голову отгрызут, никакое благоволение государево не поможет. Было время, Иоанн Васильевич опричникам благоволил – тому же Федьке Басманову. И где он сейчас, Федька? И другие где? На том свете все… мученики.

Вернувшись в свои хоромы, дьяк выбрался из возка да велел подавать обед. Перекусил малость – кисель ягодный, кисель овсяный, каша просяная, уха налимья, форелевая уха, белорыбица жареная, пироги с вязигой, с капустою, с яйцами, с дичью – да, по обычаю вздремнув, вновь отправился в приказ – руководить, важные государевы дела решати.

Как раз к тому времени прибыли из Нарвы купцы – обоз знатный, богатым заморским гостем Генрихом Ротенбергом присланный. В Ливонии, при королевском дворе, давно имелись у Щелкалова верные свои люди, они и письма тайные и вести передавали. Вот и сейчас явился верный человечек с докладом и письмецо тайное привез…

Вновь заперся дьяк в кабинете. Строго-настрого велел, чтоб не беспокоили. Развернул свиток с тайнописью, из шкатулочки шифровальную таблицу достал. Вчитался… и лицо у дьяка от полученных известий вытянулось, как вымя у недоенной телки.

«В беседах с купцами из Гапсала король заверял, дескать, не будет никогда в Ливонии как в Московии при Иоанне, – бесстрастно сообщал верный человек. – Мало того, никогда Ливония московитских порядков не допустит, а будет так, как и раньше было в вольных ганзейских городах принято, чтоб купцы – мужичины торговые – все свои голоса имели. С неким Гунаром Лифляндцем, мужиком простым, беглым, король беседовал долго, а до той беседы мужиками подлыми владети дворянам своим запретил, так что все мужики стали вольными, за что голову за короля готовы отдать. И от того псковским и новагородским мужикам вышло превеликое прельщенье, и посылали оне к королю своих людей, и принимал их король, и беседы имел долгие».

Отложив свиток, дьяк покачал головой. Ну, надо же, чего Арцымагнус удумал! Мужиков псковских да новгородских прельщать! Ладно, своих вольными сделал, как и многие в землях лютерских – то не для добра, для денег. Остальное же… Не будет как в Московии, говоришь? А тогда будет – как где? Как в Литве? В Швеции? Дании? Не под чужой ли стяг Арцымагнус решил передаться? А судя по всему – так! Ну, Иване Васильевич, пригрел на груди змеюку! Вот она, крамола-то, вот. Однако подать ее в нужное время надобно. Не сейчас. А когда – там уж видно будет. Так, чтоб послание это не в бровь, а в глаз ударило. Так!

Дело шло к свадьбе. Магнус прибыл в Москву со свитою из ливонских дворян, оставив в Оберпалене самых верных своих людей: Анри Труайя, Альфонса, Петера и прочих. Оставил, потому как надеялся больше не возвращаться, потому как получил еще одно послание от невесты своей Маши. Писала невестушка, что в Кремле, в подвалах Тайницкой башни ничего необычного не происходило совсем, а вот в Новгороде – там следок имелся, лишь чуть-чуть вызнать осталось.