Владимир Поселягин - Дитё. Князь

Особых проблем с плаваньем не было, только технические, но это в основном из-за отсутствия опыта у команд и капитанов, и со временем разных ошибок становилось меньше. Так что пока они справлялись. Сложнее было с крестьянами и рабочими, будущими горожанами. Они знали, что их везут на новую богатую землю, и знали, что плыть требуется долго. Но в их понимании долго – это несколько недель, а никак не несколько месяцев. Так что пришлось искать им занятие.

На эту проблему мне указал Корнилов, говорил, что от безделья могут быть беспорядки, да я и сам это знал, так что пришлось выдумывать для пассажиров работу, чтобы занять их время и не давать думать о мирском. То есть паниковать. Мужиков в основном определили к вёдрам и тяжёлой корабельной работе, команды этому были только рады. Корабли текли, не помогла даже обшивка из меди. Текли не сильно, но черпать воду из трюма приходилось часто. Вот они два раза в день вставали в вереницу и передавали друг дружке брезентовые вёдра. Но эта работа по часу два раза в день не могла их надолго занять. Пришлось искать и другую, как для них, так и для женщин и, надо сказать, вездесущих детишек. Действительно везде ссали, пока их не приучили к туалету розгами.

Проблему работ для мужиков и женщин решили капитаны кораблей, на борту всегда хватало мелкой судовой работы, так что заняты были все. А если работы не было, её придумывали. Мои подчинённые, я бы сказал, правильнее вассалы, знали, что делать, а с моими подробными объяснениями, что будет, когда пассажиры запаникуют, очень ответственно подошли к задаче занять их работой. Так что эта неделя пролетела для наших пассажиров как один день. У многих оказалась морская болезнь, вот для них эта неделя прошла как один месяц. Но и они тоже со временем пообвыкли.

– Датский пролив впереди, – сообщил я стоявшему рядом Немцову, на которого и было возложено общее командование флотилией. Я же был главным и, честно сказать, единственным штурманом, хотя на это дело активно учились и практиковались четверо пареньков.

– Рядом с берегом пойдём?

– Нет, – покачал я головой, посмотрев на закат. – Темнеет. Ложимся в дрейф и пережидаем ночь. Сейчас идти опасно, это не в Балтике, там было легче. В Атлантике будет так же, идти будем и днём, и ночью, как мы это делали, выйдя из устья Невы.

– Вода у нас подходит к концу, пора набирать.

– М-да, расход куда больше, чем я думал, хотя мы и ввели систему жёсткого контроля за расходом воды, – опустив подзорную трубу, задумчиво пожевал я губами. – Федор, ты пока занимайся своими обязанностями, отдай приказ на ночёвку. Только не как в прошлый раз. Снова ремонтировать на ходу нос «Лилии» нет ни желания, ни времени, и так пробоину заделали кое-как. Пройдем проливы, надо будет серьезно заняться её ремонтом.

– Сейчас уже появились умения, опыт, как ты говоришь. Справятся, – уверенно ответил Немцов и, коротко кивнув, направился на корму отдавать требуемые приказы, я же, посмотрев ему вслед, со щелчком сложил трубу и, убрав её в чехол на ремне, направился к трюму. Нужно посмотреть, сколько воды осталось, и прикинуть, сколько мы сможем проплыть по океану с полными запасами с тем количеством народу, сколько находится на кораблях.

Один я не полез, прихватил помощника капитана, который отвечал за воду и продовольствие, а также за их распределение. Тот тоже один не полез, а кликнул двух отдыхающих у борта крестьян, парней лет двадцати пяти на вид. У одного как раз на коленях играла малышка лет трёх. Те без разговоров встали, отец передал ребёнка подскочившей матери, и они последовали за нами.

В течение часа при свете масляного фонаря мы ворочали бочки. Выяснилось, что в двух оказалась подпорченная вода, в неё попала трюмная вода.

Под конец одна из бочек, что была с меня размером, сорвалась с подпорок на крутой волне – мы лежали в дрейфе – и прокатилась по ноге одного из крестьян, отца той малышки. Раздался хруст костей и сдавленный стон. Парень смог сдержать крик.

Первым делом мы втроём, я тоже не чурался тяжёлой и грязной работы, за что был уважаем не только вассалами, но и простыми крестьянами и рабочими, вернули бочку на место, чтобы она не успела натворить разрушения куда более страшные, чем раздавленная нога.

После этого я склонился над бледным парнем и наложил на его ногу свои руки. Ефрем, помощник капитана, был со мной давно, я его ещё в Новгороде подобрал, так что мои действия его не удивили, хотя смотрел он и с интересом, а вот оба крестьянина были не просто шокированы тем заживлением, что произошло на их глазах, они буквально благоговейно смотрели на меня. Парни не могли не заметить свечение, что исходило от моих рук.