Владимир Поселягин - Осназовец

— Извините, что подслушал ваш разговор, но я просто не мог пройти мимо. Вы не ошиблись, в Германию отправляют именно на подработки?

— Да, юноша, берут не старше семнадцати лет, — обернулась ко мне одна женщина.

— Но я точно знаю, что отправляются они не на заработки, а в рабство, я три дня назад разговаривал со свидетельницей из-под Ровно, она все подробно и рассказала.

— Как-как? — заинтересовалась вторая.

— Она сбежала от хозяина, тогда из лагеря военнопленных бежало несколько бойцов и взяли ее с собой, они прошли через всю Польшу, повезло им, и тут она уже сама добралась до родной деревни. Забилась в сарай и ни с кем разговаривать не хочет, боится и дрожит. Только мать к себе подпускала. Недавно она немного отошла, и вот что рассказала. Их погрузили в теплушки и как скот повезли в Германию. Народу в теплушках было столько, что даже сидеть не могли, только стоять, спали стоя, облокачиваясь друг на друга. В туалет выходить не давали, делали под себя, не кормили, но воду давали. Когда они прибыли на место, город Мюнхеном называется, их выгнали и под дулами винтовок погнали на речку мыться. Потом на рынок, и там сотрудник местной администрации устроил аукцион, продавая их, как скот, фермерам, да и просто в слуги. Один паренек понимал немецкий и, слушая, переводил остальным. Так что она знает, что там было. Ее с еще тремя девочками продали одному разводчику свиней. За непослушание — плети, за недобрый взгляд — плети, жили в скотнике на соломе и лето и зиму. Сын хозяина ее на второй день изнасиловал, потом других, на жалобы — плети. Пыталась бежать с другой девочкой. Так фермер поднял соседей, и они их нашли. Я ее спину видел, там живого места не было. Так она и работала на них, не платили, да и кормили не особо сытно. Дважды беременела, но не донашивала, из-за побоев сбрасывала. Так этим летом к ним красноармейцы заглянули, убили хозяина и сына, после чего пошли в сторону Польши. Эта девочка ушла с ними, другие остались, боялись расправы. Забили их так, что они даже двигаться без приказа теперь не могут. Та девочка с бойцами не в одну ферму заглянула и видела везде одно и то же. Рабы для них все, кого привозят с Украины и России, бесправные рабы. А те, кто тут ходит и красуется, уверен, там даже и не были.

— Ой-ей-ей, — запричитала одна женщина и вдруг рванула по одному из рядов.

— Дочка у нее сегодня уезжает вместе с другими по списку, — пояснила другая женщина.

По мере моего рассказа, естественно, высосанного из пальца, хотя все-таки доля правды там была, вокруг собралось еще около десяти женщин, что слушали очень внимательно, а когда я закончил, половина быстро исчезла, остальные начали обсуждать мои слова. Сарафанное радио в действии.

Поглаживая щенка, я вышел из этого круга сплетниц и отправился дальше, поглядывая на ряды. Меня привлекла жестяная миска небольшого размера, которую среди другой посуды продавала дородная женщина. У меня миска и ложка были, посуда в сидоре, ложка в сапоге. Ладно, кормить щенка можно с руки, а поить? Так что миска была нужна. Миска — это первое имущество пса. Тот же Шмель штук шесть сменил, пока до конца жизни не остановился на одной, похожей на небольшой тазик.

— Почем?

— В рублях червонец, в марках — одна марка, — ответила та.

Достав из кармана мелочь, я отсчитал одну марку и отдал ей, убрав с прилавка миску в карман брюк. Не в сидор же, тот и так набит так туго, что казалось, ткань вот-вот лопнет.

В сидоре у меня еще оставалась простая крестьянская еда, поэтому купив три пирожка с мясом, сам пообедал да пса покормил, напоив его из свежекупленной миски, а когда тот вдруг закряхтел у меня на сгибе локтя и заскулил, я понял, чего он хочет, и опустил его на землю. Тот побегал вокруг и, присев растопырившись, пустил лужу, но это еще оказалось не все. Пока тот продолжал справлять нужду, я встал с корточек и осмотрелся. Мы находились на одной из тихих улочек, позади шумел рынок, на самой же улочке народу было не особо много, на перекрестке мелькнул мотоцикл. До меня донесся шум мотора, а у одного из домов стояла телега с запряженным конем, но возницы не было видно. В общем, действительно тихая улочка. Я тут бывал, до нашего отдела не так далеко. Наверное, прогуляюсь до него, посмотрю на закопченные стены, если здание, конечно, не восстановили. А на месте армейских конюшен был пустырь, как оказалось, сгорели они, когда тут шли бои.

Услышав позади себя топот ног нескольких бегущих человек, я быстро обернулся, напружинившись, но это оказалось трое подростков, я бы сказал зеркально похожих на меня. Двое были в крестьянской одежде, один в городской, но роднили их со мной туго набитые мешки за спинами. Видимо, они приняли меня за своего, потому что крикнули на бегу: