Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч

Теперь самое главное, как правильно убить? Резать горло? Так ведь я не душман какой-нибудь… Говорят, это долгая смерть, а я хочу избавить Пивасика от мучений, а не добавлять их ему… Еще читал, что можно ударить под нижнюю челюсть, чтобы нож сразу в мозг вошел. Я было примерился. Это вроде называют ударом римского легионера. Их короткие мечи очень даже позволяли наносить такие удары. А интересно, мой кинжал намного меньше легионерского меча? Достанет ли он до мозга? И как там в голове… В смысле, сплошная пустота или есть какие-то перегородки, которые придется пробивать? Наверное, есть, иначе мозг в брюхо провалится… Ай, хрен с ним, ударю в сердце.

Примерился, замахнулся и ударил в то место, где обычно на картинках рисуют человеческое сердце. Пивасик дернулся, выгнулся дугой, затрясся, изо рта пошла кровь и полились какие-то жуткие хрипы… Кажется, так быть не должно! Не без труда выдернул кинжал, примерился и ударил еще раз. Ух… На этот раз, кажется, получилось, Пивасик замер неподвижно, его широко раскрытые глаза начали стекленеть. Я смотрел, как стекленеют и мутнеют эти глаза, пока Лга’нхи пинком не сбил меня в сторону, разорвав зрительный контакт. Наверное, правильно, иначе я бы точно ушел за кромку вместе с первым человеком, которого убил. Потом меня долго рвало. Кажется, в желудке уже было чище, чем в операционной, но жуткие спазмы все еще продолжали сотрясать все тело. А потом я снял с Пивасика скальп.

Вот так я официально стал воином, хорошенько проблевавшись.

Обратно я уже не столько шел, сколько ехал на Лга’нхи. Наверное, ему и впрямь было бы проще посадить меня на закорки и бегом довезти до стойбища, чем тащить, подхватив за плечи, давая возможность делать вид, будто я самостоятельно перебираю ногами. Мне бы, наверное, тоже было это проще. Но я до сих пор очень благодарен своему приятелю, что он этого не сделал. Ведь это означало, что, убив своего врага и выполнив обещанное, я в его глазах стал «пацаном, который Сделал». А такие пацаны слабостей не испытывают и на ручки к боевым товарищам не лезут.

Потом опять были сутки горячки и бреда. То ли от преждевременных усилий, то ли от излишних переживаний, моя болячка вернулась. Соплеменники восприняли это как должное, поскольку рецидивы болезни полностью вписывались в обе их теории. Лга’нхи сам был воином и знал, что такое взять свою первую добычу, и знал, что духи жертвы всегда терзают победителя. Осакат понимала, что это не ее бабье дело, и, коли кое-кто такой дебил, что сам лезет в яму со змеями или общается с мертвяками, кто она такая, чтобы его от этого удерживать?

А потом я разбирал добычу. Оказалось, что взять добычу мало, ею еще надо грамотно распорядиться, иначе придется таскать ее на собственном горбе, а это тяжело. Проще всего оказалось распорядиться украшениями-амулетами, которых у Пивасика тоже было немало. Я просто оставил их на трупе. Мне все-таки хотелось обойтись со своей жертвой как-то достойней и благородней. У степняков тело воина оставляли лежать с его амулетами и оружием… Так пусть и Пивасику будет чем похвастаться на том свете. Лга’нхи, видно, счел, что таким образом я задабриваю духов врага, и не возражал. Да и не мог возражать, это моя добыча.

Затем оружие. При всем моем уважении к Пивасику, пулеметик-то я ему не отдам. В смысле, слишком уж большая это ценность, чтобы оставлять бронзовое оружие на трупе. Копье, конечно, отдал Лга’нхи. Он хоть и делал вид, что ему по фигу, но ходил вокруг него, как кот вокруг банки со сметаной. Если бы я соврал не про волшебный меч, а волшебное копье, он бы уже наверняка думал, что обрел искомое, ибо искренне считал его настоящим чудом. Я и сам поразился, когда выбрал время толком разглядеть сей человекоубийственный дивайс, — длиной хорошо за три метра, что неудивительно, верблюд — скотина довольно высокая, и чтобы с него достать противника, инструмент должен быть подходящего размера. Длинный, похожий на меч, наконечник, украшенный изображением каких-то хищных птиц, им можно было как колоть, так и рубить. А обратный конец снабжен подтоком-противовесом, сдвигающим центр тяжести на последнюю треть копья. В общем, оружие было весьма технологично и продуманно. Неудивительно, что Лга’нхи сразу в него влюбился. Так что я подарил бы ему его в любом случае, даже если бы думал, что сам смогу управиться с этакой хреновиной. В довесок к копью хотел еще сбагрить и небольшой круглый щит, сплетенный из прутьев и обтянутый кожей, поверх которой были нашиты бронзовые бляшки, но этот заносчивый сноб от него отказался. Особенно после того, как я сам взялся демонстрировать, как им пользоваться. Лга’нхи, обозначив удар острием в голову, подсек мне тупым концом ноги, после чего гордо заявил, что раз его дедушки обходились без этой дурацкой корзинки на руке, то и он как-нибудь обойдется, и вообще во вторую руку лучше уж взять дубину… и так демонстративно повел глазками в сторону клевца. Фигушки, обойдешься топориком. Клевец я уже себе присмотрел, он мне как раз по руке будет, да и чехол без проблем можно за спину подвесить, чтобы бегать не мешал. Еще я оставил себе пояс с кинжалами. Один покороче, с клинком сантиметров 20 длиной, а другой — раза в полтора длиннее, вообще мог сойти за небольшой меч… А главное, это оружие было достаточно легким, чтобы не мешать бегству от врага! Из старого оружия я оставил себе дротик, а дубинку на радостях подарил Осакат, которая через пару-тройку дней обменяла ее у Лга’нхи на топорик… Впрочем, это уже их дело. А вот со шлемом и панцирем вышли проблемы. Лга’нхи, только глянув на них, заявил, что бегать в этом невозможно и что напялить такое на себя может только глупец. М-да, пожалуй, отчасти придется с ним согласиться, плотный кожаный панцирь, обшитый бронзовыми пластинами, не слишком способствует марафонским забегам — и тело не дышит, и тяжесть мешает. В нем хорошо передвигаться, сидя на спине верблюда или лошади. Хотя, с другой стороны… Осакат объяснила, почему она зовет верблюжатников живыми мертвецами. Ее дядюшка, прежде чем умереть, умудрился ударить одного из налетчиков копьем. Да так ловко, что тот вылетел из седла… А потом, наблюдая из укрытия, Осакат видела, как враг поднялся и как ни в чем не бывало опять забрался на свою зверушку. (Кстати, о зверушках, где верблюд?) Это заставило ее вспомнить абсолютно достоверные истории своего племени о живых мертвецах, которых можно протыкать копьями, кинжалами и мечами хоть до бесконечности, единственная возможность их убить — это отрубить ноги, чтобы не могли убежать, а потом сжечь в костре.