Олег Таругин - Комбат. Вырваться из «котла»!

Торопливо сдернув с плеча карабин, обершутце рванул затворную рукоять. Если он не спит, если происходящее ему не привиделось от усталости, нужно подать сигнал. Затвор привычно лязгнул, загнав в казенник первый патрон, палец лег на спусковой крючок. Может, все же окликнуть сначала?

– Halt… – крик завяз, так и не родившись, в сведенном судорогой горле, когда чья-то ладонь зажала рот, а под лопатку с легким хрустом вошло что-то плоское и холодное. На миг стало очень-очень больно, захотелось заорать, но сознание уже покидало падающее на землю тело. Ланге не видел, как одна из вынырнувших из тумана теней, в реальности оказавшаяся бойцом в красноармейской форме, на миг остановилась, пронзив его грудь примкнутым к винтовке штыком, и побежала дальше, перепрыгнув через труп.

И почти сразу же со всех сторон часто захлопали самозарядные винтовки пехотинцев и гулко зарокотали ручные пулеметы погранцов. Ни один из часовых так и не успел подать сигнала тревоги: разведчики отработали четко. По ушам ударил мощный рев танкового дизеля, и вырвавшийся из тумана стальной монстр ворвался в лагерь. Грохнула пушка – и стало значительно светлее: снаряд попал в топливозаправщик, из соображений безопасности стоящий вместе с собратьями в стороне от палаток. Автоцистерна полыхнула, выбросив вверх и в стороны огненный смерч, секундой спустя растекшийся по земле озером жидкого пламени. Ручейки горящего топлива торопливо, будто боясь опоздать, побежали к соседнему автомобилю, из продырявленной осколками цистерны которого вовсю хлестал бензин. Мгновение – и вверх рванулся еще один гудящий столб огня, отбросивший на землю изломанные тени.

Убедившись, что на стоянке заправщиков начался сущий хаос, «тридцатьчетверка» набрала скорость, проходя лагерь по линии палаток. Скошенный лоб бронемашины один за другим подминал брезентовые шатры, выбраться из которых успевали считаные единицы гитлеровцев. Но и те, кому это удавалось, в большинстве своем падали, сраженные пулями, едва пробежав несколько метров. Белое нижнее белье не успевших натянуть форму немцев было отлично заметно в темноте. И пули атакующих пехотинцев все чаще и чаще находили свои цели, с глухим чавканьем пятная исподние рубахи алыми пятнами.

Промчавшись вдоль всего лагеря, танк развернулся и продолжил рейд смерти, давя гусеницами второй ряд палаток, из которых выскакивали перепуганные до смерти, полусонные и оттого мало что соображающие немцы. Позади «тридцатьчетверки» нелепым шлейфом тащился намотавшийся на ведущий каток измочаленный и заляпанный кровью обрывок брезента. Потемневшие от крови траки влажно отблескивали в свете пылающего бензина. Грохотали оба пулемета, и курсовой, и спаренный, и те, кому не посчастливилось увернуться от пули, падали под гусеницы. Мертвой хваткой вцепившийся в рычаги управления механик-водитель последнего танка погибшей роты боялся только одного: потерять гусеницу, уж больно много всего набилось в ходовую. О том, чего именно набилось, он старался не думать вовсе, уж больно тошно, и так едва сдерживается, чтобы не сблевать… Но иначе никак. Это война, и не он ее начал. За погибших ребят нужно отомстить. За комроты Илюху Иванова. За земляка-ленинградца Серегу Ивлева. За взводного-раз Колю Геращенко. За башнера Левона Артуряна. За наводчика Борьку Грассмана. За… да за всех! За всех до единого! Танкистов, минометчиков, пехотинцев. За вчерашнюю сожженную штурмовиками колонну. За погибших под бомбами детей и женщин в городах. ЗА ВСЕХ…

Палатки закончились, и танк, проехав еще с десяток метров и развернувшись на месте, остановился. Все, дальше дело махры, ему в охваченном паникой лагере больше делать нечего, еще своих в темноте подавит. У танкистов свое задание имеется, как товарищ комбат и доводил перед атакой. Довернув башню, «тридцатьчетверка» открыла огонь по стоящим ровными рядами бронетранспортерам. Как и учил Кобрин, били по двигателям и бензобакам (набросав от руки примерную схему полугусеничника, капитан показал, где они расположены), чтобы нанести максимальные повреждения. Получалось отлично, осколочные снаряды с легкостью проламывали противопульную броню, превращая бронемашины в пылающие груды металла, отремонтировать которые у немцев уже не получится. Когда закончились гранаты, танкисты переключились на бронебойные – смысла экономить боеприпасы не было, горючего в баках практически не осталось, и вовсе не факт, что удастся разжиться солярой у противника.