Олег Кожевников - Комкор

Через минуту этого родео я почувствовал, что моя опора стала тверда, как скала – старший сержант, наконец, очухался, и теперь намертво держался за поручень обеими руками, а еще через минуту мы вкатили в спасительную рощу. Как только грузовик встал под пышную крону громадного клена, Шерхан распахнул дверцу кабины и выпрыгнул в густую траву. Следом и я вылез из кабины, но предварительно приказал Синицыну достать аптечку и заняться обработкой раны на голове старшего сержанта.

Выбравшись из кабины «хеншеля», я понял, что поспешил с приказом «оказать старшему сержанту медицинскую помощь». Шерхан сам с этим прекрасно справился. У этого хозяйственного мужика в необъятных карманах быстро нашлись и маленькая плоская фляжка, и упаковка чистого бинта. Увидев эту серебряную фляжку, я про себя усмехнулся – знакомая вещь, еще совсем недавно она принадлежала диверсанту, которого мы обезвредили на артскладе Гаврилова. Принюхавшись, я уловил и аромат коньяка, которым она была заправлена. «У, зараза, – подумал я о Шерхане, – меня-то после бомбежки обрабатывал спиртягой, а сам, вон, коньячком пользуется». Но вслух я это говорить, естественно, не стал, да и вообще было не до разговоров – стали уже отчетливо слышны звуки подлетающих самолетов.

Не обращая больше внимания на Шерхана и красноармейца Синицына с аптечкой в руке, я бросился по следам «хеншеля» к прогалине среди деревьев этой небольшой рощи, откуда было хорошо видно нашу растянувшуюся по шоссе колонну. Плюхнувшись в небольшую канавку на краю прогалины, я стал наблюдать за действиями людей в преддверии воздушного налета. Все было как по писаному, так, как я и инструктировал своих подчиненных, никакой суеты, а тем более паники: грузовики уже стояли пустые, я увидел только последних отбегающих в придорожные заросли красноармейцев. Бронеавтомобили, по методу Ковалева сползшие слегка в кювет, чтобы увеличить угол возвышения пулеметных стволов, были готовы к отражению воздушной атаки. Даже гушосдоровские броневики, также воспользовавшиеся этим методом, имели теперь угол возвышения пулеметного ствола градусов тридцать пять, а может, и больше. Теперь людей в колонне можно было увидеть только в кузовах двух ЗиСов, с установленными там счетверенными пулеметами. Да и то расчеты этих зенитных установок были неподвижны – напряженно ожидали подлета воздушных целей. Как мы и договаривались с Быковым, танки сползли с шоссе и забрались в гущу придорожных зарослей. Конечно, маскировка была плохая, башни виднелись из этих кустов, но все же сверху они будут не так бросаться в глаза. Так что колонна была готова к воздушному нападению, и, даст бог, мы потеряем не так много людей и техники.

Наконец я перевел взгляд на небо, выискивая самолеты противника. Хотя что их выискивать, они уже висели чуть ли не над головой. А когда я их пересчитал, мне стало совсем тоскливо. Еще бы, целая эскадрилья Ю-87 готовилась нас бомбить. Вот же черт, а у меня была надежда отбиться от этих воздушных убийц. А тут разве отобьешься, тут просто море пикировщиков. Плакала наша техника, смешают ее с асфальтом, и не помогут тут наши пулеметики.

Эх… невезуха! Нет, чтобы этим гадам появиться на полчаса позже. Мы бы за это время уже добрались до мест, где большие деревья стоят вплотную к дороге, и их кроны отлично маскируют от наблюдения с воздуха все то, что происходит на шоссе. А теперь дело труба – эти двенадцать напичканных бомбами «юнкерсов» раскатают в блин все наши автомобили и броневики. Эх, жалко ребят, оставшихся отстреливаться от летающей смерти. Было бы бомбардировщиков поменьше – самолета четыре или максимум шесть – смогли бы отбиться, а так вариантов нет – уничтожат они всю нашу технику, стоящую прямо на шоссе. Лишь бы, гады, танков не заметили, а если, не дай бог, их зацепят и повредят, то пиши пропало, тогда мы ничем не сможем помочь батальонам Сомова и Курочкина, истекающим кровью.

Вот же гадство какое! Бьют, суки, по последней надежде нашей обороны. Вот что бы этим сволочугам пролететь, но нет, фашисты как чувствуют, что эти несколько десятков автомобилей и броневиков могут стать большой проблемой в их победном шествии.

Вот так я лежал и матерился, в полном бессилии и понимании своей ничтожности перед неизбежностью сползания России в ту мою бывшую, кошмарную реальность. Все было зря – историю не изменить напрасным дерганьем какой-то жалкой молекулы под именем Юрка Черкасов.

А между тем «юнкерсы», в ясном понимании своей силы, неторопливо стали набирать высоту, чтобы оттуда начать ужасающее пике, раскручивая неотвратимую карусель смерти. Передовой бомбардировщик практически добрался до точки начала пике, когда из находящегося невдалеке облачка вырвалось два серебристых силуэта, и мое сердце чуть не лопнуло от восторга. Два МиГа, как палица Немезиды, обрушились на этих стервятников. Мгновение – и два объятых пламенем пикировщика вывалились из строя и камнем стали падать к земле. Еще мгновение – и строй «юнкерсов» распался, теперь он стал напоминать большой клубок, в котором мелькали две стремительные черточки. Вот из этого клубка вывалился еще один окутанный дымом пикировщик, а через секунду он разлетелся на части – по-видимому, сдетонировали бомбы. Наверное, один из осколков зацепил ближайший «юнкерс», а тот, накренившись, вывалился из клубка и стал спешно избавляться от бомб. Остальные немецкие летчики были смелыми и опытными вояками, они не разлетелись в панике в разные стороны, а каким-то образом выдавили из своего змеиного клубка наши истребители. Как только это произошло, из того же облака, откуда появились МиГи, вылетело шесть «мессершмитов-109». Они, разъяренные своей промашкой (как же, пропустили к опекаемым ими бомбардировщикам русские истребители), издали начали стрелять по МиГам. А те, не отвечая на тявканье этих шавок, приставленных к пикировщикам, устремились ввысь и скрылись в небольшом облаке.