Егор Чекрыгин - Странный приятель

Как ни странно, но, кажется, Готор остался страшно доволен всеми этими событиями. Нет, даже не тем, что избежал петли за нападение на солдат охраны.

— Капрал Доод, — заметил он удрученному Ренки, — отличнейший мужик, с таким можно иметь дело!

— Ага, — хмуро ответил Ренки. — Если ты любишь, чтобы тебя оскорбляли и били палкой. Иногда, Готор, я тебя не понимаю.

— Это из-за недостатка жизненного опыта, — беспечно сказал Готор. — Ты просто не понимаешь, насколько все могло бы быть хуже. Капрал Доод и правда сыплет оскорблениями и не стесняется пускать в ход палку при каждом удобном случае. Но попробуй встать на его место — он один против семнадцати каторжников: воров, убийц, насильников. Если не держать нас в узде, ему быстренько перережут глотку во сне либо устроят какую-нибудь глупость, и Армейскому суду придется расстрелять всю нашу команду. И не надо делать такое возмущенное лицо. Это мы двое знаем, насколько хорошие и добродетельные люди оу Ренки Дарээка и Готор, лишь по ошибке попавшие в жернова правосудия. Но ему-то откуда это знать? И можешь ли ты назвать столь же добродетельными остальных членов нашего отряда? Вот то-то же! Кстати, имей в виду, что капрал Доод фактически согласился с существованием нашей банды в его подразделении. И не удивляйся, что за все проступки своих подчиненных в первую очередь он теперь будет спрашивать с нас двоих. Но с другой стороны, он ведь и нам руки развязал. Ну пусть не совсем развязал, но весьма заметно ослабил путы.

Впрочем, нашим героям не суждено было полностью отбыть наказание, назначенное капралом Доодом. Когда в следующий полдень они начали привычно разбивать лагерь, впереди появились какие-то всадники. Послышались крики часовых, а охранные капральства выстроились в линию, поспешно заряжая мушкеты и раздувая фитили.

Впрочем, всадники на конфликт не пошли, развернули коней и умчались в обратную сторону. Но их появление означало, что вражеская армия уже недалеко.

Спустя неделю

— На тех холмах мы поставим батареи, — объяснял генерал оу Цорни Крааст. — А между ними выстроим линию. Таким образом, левый фланг у нас будет прикрыт оврагами. А на правом, за холмом, разместим кавалерию. Пусть отдельные всадники иногда показываются врагу, но в целом же кавалерии необходимо оставаться невидимой: противник не должен понять, что у нас ее практически нет. При таком раскладе сунуться под залпы батареи под угрозой конной атаки с фланга они не посмеют и попытаются прорваться где-нибудь по центру, подальше от пушечного огня. Но на всякий случай поставьте на прикрытие правого фланга и батареи оба гренадерских полка. Солдаты там здоровые, едят много, вот пусть и отрабатывают королевские харчи! — хохотнул генерал.

Все офицеры штаба старательно посмеялись над его шуткой, а военачальник продолжил:

— А по центру, за линией, мы поставим Девятнадцатый Королевский, усилив его всякой лагерной шушерой. Толку от нее, конечно, мало, но хотя бы видимость больших сил создать можно. Однако поскольку в случае прорыва надежды на эти силы немного, когда кредонцы надавят на наш центр, то гренадеры должны будут решительной атакой смять их левый фланг. Так мы посеем панику в рядах противника, всем известно, что эти купчики-республиканцы малость трусоваты. Нам останется только навалиться на них всей массой и добить врага! А наша кавалерия должна пойти в обход и, заняв вражеский лагерь, помешать противнику эвакуировать имущество. Вот такой вот план предстоящего сражения. Кто-нибудь хочет дополнить или, может, возразить?

Безумцев, которые, зная характер генерала оу Крааста, осмелились бы добавить хоть запятую в самолично разработанный им план, естественно, не нашлось.

Рано утром все семь полков, составляющие армию королевства Тооредаан, начали занимать позиции согласно утвержденному плану. Делалось все это по-армейски обстоятельно и неспешно.

И хотя пока еще не прозвучало ни единого выстрела, в воздухе уже почему-то отчетливо ощущался запах порохового дыма и крови. Наверное, из-за разыгравшегося воображения — этому бывают подвластны даже самые опытные солдаты. И немудрено. Они прекрасно знают, чем окончится этот день, и заранее могут представить пока еще чистый кусочек бесконечной равнины усыпанным трупами и насквозь пропитавшимся кровью. И понимают, что среди эти трупов вполне могут оказаться и они сами.

А жить охота любому. Даже солдату. Даже каторжнику, целыми днями только и жалующемуся на свою судьбу. Однако поставьте его перед выбором — продолжать влачить столь жалкое существование либо словить кусок свинца в брюхо или штык в горло — и он, несомненно, выберет первое. Надежда да страх — это самые крепкие кандалы, что удерживают узников, коими мы являемся все поголовно, на этой стороне Кромки.