Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Они пошли на нас. Пехота немцев приободрилась, забегали энергичнее, стрелять стали чаще. Из бронетранспортёра на ходу выпрыгивали ещё серые фигуры, разбегались, залегали. Подмога. Я подобрал карабин одного из павших пушкарей, стал выцеливать серых мечущихся немцев. До чего неудобная штука этот карабин! После каждого выстрела надо передёргивать затвор! Каменный век! Не попал, казалось, ни разу, хотя отстрелял четыре обоймы. Потом им надоело, и пулемет бронетранспортёра стал класть вокруг меня петли очередей. Пришлось отползать в другое место.

– Как ты, Бог Войны?

– Жду. Пока танк на меня внимания не обращает – есть шанс.

Из хода сообщения я отстрелял ещё обойму, в этот раз видел, как после моего выстрела один из врагов сломался пополам, упал. Бросил карабин, пополз опять на первую позицию – в правый угол огневой, где оставил гранаты. Дополз, выглянул, торопливо дал очередь в немца, пока он не скрылся. Попал! Вон как заорал! А я ему в ответ:

– Гитлер капут!

И в том же направлении метнул обе гранаты М24, после выдёргивания шнура выдержав их в руках до счёта «тысяча два». Бухнули обе, я встал на колено, расстрелял весь рожок. Кажись, охладил пыл врага в этом месте. Рухнул на спину, перезарядил автомат.

Старшина крутил маховики, смотрел сквозь ствол. Танк ревел уже рядом, его пулемёты захлёбывались. Из танковой пушки больше не стрелял. Старшина, наконец, перестал крутить ручки, засунул снаряд в ствол. Я перевернулся, чтобы видеть танк. Батюшки – так он уже прямо передо мной! Звонко тявкнула пушка справа, танк вздрогнул всем корпусом, я видел попадание в нижнюю часть переднего бронелиста. Полетели какие-то осколки. Двигатель танка рявкнул и замолк. Откинулись люки. Ну уж нет! Не дам! Шустрые, как тараканы, чёрные танкисты посыпались сразу со всех сторон танка. Одного я срезал – он так и повис на башне, ещё одного сбил очередью в спину, остальные скрылись за корпусом подбитой машины. Но с той стороны стрелял Кадет, что-то орал. Я выхватил гранату, взвел, ударил её о каску – это же РГД – и бросил её, стараясь перекинуть через корпус танка, чтобы граната рванула с той стороны.

– Атас!

Кинуть-то кинул, а меня обстреляли слева, едва успел откатиться. А вот старшина не успел. Я услышал, как он ойкнул. Так, откуда же ему прилетело? Слева? Я откатился к колесу пушки, прижался к нему спиной, развернулся налево. Вот они! Двоих увидел, одного успел свалить, второй скрылся. Я кинул ему РГД:

– Атас!

А к моим ногам упала М24, сердце сжалось и остановилось – меня как током пробило. Судорожно схватил деревянную ручку, отшвырнул её от себя, упал лицом вниз, вжимаясь в землю. Какая у неё выдержка? Секунды четыре? Сколько немец её держал в руках? Гранаты рванули одновременно. Меня долбануло взрывной волной, затошнило. Ранило? Ощупал себя – вроде цел. Быстро перезарядился.

– Кадет, ко мне! – рявкнул я, услышав приближающийся шорох, приказал: – Перевяжи раненых из расчёта и оттащи в тыл. Это приказ! А сейчас прикрой!

Мы оба вскочили, дали по очереди в немцев, и я выпрыгнул из окопа огневой, перекатился влево. И ещё. Рухнул в окоп. Тут оборонялась тройка наших ребят. Все трое были убиты. Их окоп закидали гранатами. И я ещё добавил свою. А вот и немец. Хрипел, пуская розовые пузыри, скрёбся руками, стараясь дотянуться до своего карабина. Я со всей яростью ударил его ногой в развороченную грудь, повернул ступню, раздавливая. Стал собирать гранаты и метать их во врага. Четыре гранатных разрыва и очередь во весь рожок разметали их, заставили залечь. Пока они не оклемались, перебежал обратно на огневую. Кадета уже не было. Не было старшины и одного из раненых, того что приходил ненадолго в сознание. Тяжелый был ещё здесь. Ну, да Бог ему поможет. Пополз на четвереньках к позиции тройки Степана Озерова. Что-то пулемёт их замолк.

Окопа больше не было. Близкий взрыв осыпал его. Из земли торчал ствол ДП.

– Мельник! Живой?

– Пока! Ещё одну обойму живой!

И тут же выстрелил откуда-то справа. Я потянул за ствол пулемёта, зашипел от боли, бросил – обжёгся даже сквозь перчатки. Стал откапывать – вдруг живы? Откопал руку, вытянул за неё бойца, но не узнал – лица у него больше не было. Этому помощь не нужна. Но это не Стёпа. Степан оказался рядом. В момент взрыва он сидел на дне окопа и здоровой рукой набивал диск. Так его и засыпало. Вытащил, отволок в ход сообщения. Побил по щекам, облил водой, грязным пальцем выковырнул у него изо рта землю и песок, стал делать комплекс реанимации, вдыхая в рот воздух и давя прямо сквозь «доспех» на грудь. Степан закашлял, отбил мои руки, повернулся на бок.