Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

– Я видел. Потери есть?

– Один легко ранен. Перевяжется – вернётся в строй.

– Ты сильно не расслабляйся, они и сами могут нам «атас» устроить. Обойдут по берегу, вылезут где-нибудь.

– Боевое охранение расставлено. В три ночи – смена. В семь утра – ещё смена. Эти уже примут первый удар.

– Всё верно. План остаётся прежним, возвращайтесь в роты, усиливайте фортификационные работы. Людей не жалеть! Я понимаю, люди устали, но сейчас не тот случай, чтобы слабину проявлять. От этой ночи зависит наша судьба. Как проведём эту ночь – так и следующую встретим. Кто проявит недостаточно выдержки – не доживёт. Надеюсь, все это осознали? Свободны. Так, старшина, погодь. Ты, я видел, поспал там, на насыпи. С спросонья даже майору нагрубил. На тебе – проверка несения караульной службы. Найдёшь, кто спит в дозоре – расстреливай на месте. Ты сможешь, я знаю. Я не хочу, чтобы нас взяли врасплох, как ты этих, на лесопилке. Задача ясна? Копать ты всё одно не можешь. Как рука?

– Врачиха говорит – отойдёт. Это от удара пули в броню – отбило что-то. Пальцами двигаю, но силы в руке нет. Как отсиженная нога – бесчувственная.

– Отсиженная нога потом сильно болит и колет. Может, тебя в тыл отправить?

– Владимир Васильевич, наказать меня хочешь? За что? Я к этому бою, можно сказать, всю жизнь готовился, а вы!..

– Ладно, иди.

Задание я получил конкретное. Вернулся к Кадету, напялил с его помощью «доспех», проверил автомат, пистолет. Разгрузку надевать не стал, два рожка из неё запихнул в голенища сапог, гранату М24, с длинной ручкой – за пояс, пошёл. Воевать я не собирался – демаскировать себя и позиции боевого охранения? Ползать я не мог – рука не слушалась, «оббежал» посты в позе «зю» в перерывах меж взлётов осветительных ракет. Никто не спал, конечно – бой идёт под носом. На это я и не рассчитывал, только выяснил расположение постов. Каждого предупредил, что именно я отвечаю за «бдительность» и спящих буду стрелять, даже не разбудив.

Перебегая к следующему посту, меня тихо окликнули:

– Стой, стреляю!

– Стою, не стреляй, – но сам упал, на всякий случай откатился.

– Это кто такой ловкий? Всё одно ты у нас на прицеле.

– Медведь.

– Продолжи: «Хорошо живет на свете…»

– Вини-Пух. Оттого поёт он песни вслух.

– Правда, Медведь! Подходи, старшина, «лешие» мы. А говорили – тебя в сердце застрелили.

– Застрелили. А я живой. Как меня убить? Ведь:

– Точно, Медведь! – раздались тихие смешки, но откуда, я не видел: – Рады, что ты жив.

– Я тоже рад. И что так хорошо маскируетесь – рад, но на будущее – запомните – надо говорить: «Превед, Медвед!»

– Мы запомним, – после очередных смешков ответила мне темнота.

– А что вы здесь?

– Точка сбора у нас тут. Остальных дожидаемся. Комбат приказал отдыхать до семи утра.

– А я – дозоры проверяю. Ну, бывайте, парни! У вас без потерь? Хорошо. Алёшину – привет!

– Передадим.

Я побежал дальше. Дозоры проведал, пошёл «гулять» по позициям. В призрачном свете осветительных ракет склон высотки походил на развороченный муравейник. Бойцы суетились, копошились, поблёскивали каски, лопаты, металлические части оружия и амуниции. Большой отблеск привлёк моё внимание и любопытство, явно сорочье, притянуло мои ноги к огневой артиллеристов.

– Ай, молодцы! – сказал я, встав на отвал огневой. – Сразу видно – передовики! Отличники боевой и политической!

– Ну, – ответил, распрямившись коренастый, судя по густому, надтреснутому голосу, немолодой, боец, – и что?

– Орудие прямо блестит! И видно его издалека! Боюсь, что видно не только мне, но и немцу. С того берега.

– А мы врага не боимся.

– Похвально. Только миномёту всё едино – не боишься ты его или штаны намочил. Разрыв мины посреди вашего орудийного дворика всех вас, чистюль, смешает с вашим же навозом. Да и хрен с ним, но без вашей пушки танки бить тяжело будет. Поэтому придётся вам, стахановцы, орудие с той стороны грязью вымазать.

– Не будем мы орудие пачкать. Его в чистоте содержать надобно.

– Верно, брат. Оружие – оно чистоту любит, – я спрыгнул вниз, сел на корточки, прикурил, потом пересел на сошку пушки, закрывшись орудийным щитом от наблюдения с того берега. Продолжил:

– Но любит оно чистоту больше изнутри. А вот с грязью снаружи как-нибудь стерпится. Ведь война сейчас какая пошла – кто позже обнаружил себя – тот и победил. Это во времена Наполеона и Кутузова дальнобойность и особенно меткость были такие, что о маскировке никто и не думал. Наоборот, все разряжались павлинами, пушки бронзой на солнце слепили. Для внушения врагу страха – смотри, какие мы примерные солдаты – пушки блестят, служим давно, стреляем быстро. А сейчас… Вот сейчас снайперов наших встретил. Они мне рассказали. До немцев от них – полтора километра. Группа немцев прикуривает от одной спички. Первого – снайпер засекает, наводит винтовку, второй – отметил дистанцию, вводит поправку на расстояние и ветер, третий прикурил – получил пулю в лоб. Полтора километра. Винтовка. От вас – два километра. Завтра на рассвете немецкий наблюдатель засечёт блеск вашего образцового орудия, позвонит на гаубичную батарею. После пары пристрелочных выстрелов, вместо вашей позиции будет большая-большая воронка от залпа всей батареи. Сейчас война такая – спрячься, дождись удобного момента, ударь наверняка, смени позицию, спрячься. Тот, кто так воюет – всю Европу завоевал. Остальные червей кормят.