Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

А вот теперь начинается самое трудное – прорыв первой линии. Эффекта внезапности уже нет, а в окопах сидят бывалые ветераны, прошедшие с боями всю Европу от Франции до Ельца. Мы добежали до лесного оврага, попадали кто где. Тут уже было много народу. Это место мы выбрали для сбора. Сюда ручейками должны стечься все наши штурмовые группы.

– Майор. Рад, что ты живой. Как прошло?

– Ты сам там был, что спрашиваешь. Сожгли всё дотла. Какого-то оберста в плен взяли. Маскарад жду. Ещё полчаса ждём. Не больше.

– Слушай. Я тут часики подобрал. Давай сверим.

– Наконец-то. У нас рядовые в швейцарских щеголяют, а комбат «часов не наблюдает». 2-44.

– И всего-то. Я думал, часов шесть уже воюем. У меня 2-49. Чьи часы подводить будем?

– Ну, давай мои. Тогда у остального батальона часы будут отставать. По моим сверялись-то.

– Понял. Я подведу свои.

Вышел на связь Леший. Они тоже дошли, но встали поодаль. Без происшествий дошли. Таким было их задание – пройти без боестолкновений.

– Давай, Херсонов, рули. Если получится, придерживайся плана. Мы следом пойдём. Мне надо с ними быть. Мало ли. А немцу ничего не должно достаться.

Мой начштаба кивнул, опять посветил трофейным фонариком на часы, хмыкнул:

– Хочешь, чтобы всё было сделано правильно – сделай всё сам.

– Рад, что ты меня понимаешь.

– Неужели ты несёшь что-то настолько важное, что весь наш батальон лишь отвлекающий фактор?

– Очень. Скорее бы сдать это в надёжные руки и стать обычным старшиной! Ремни выдавать.

– Уже не станешь. Кто тебе даст? Кстати, у тебя хорошо получается командовать. Я даже думал, что ты никак не меньше полковника. А старшинство лишь прикрытие. Откуда?

– Талант, наверное, прорезался. У сильно и многократно контуженных бывает. Ладно, бывай, майор. Не поминай лихом.

– Я не буду прощаться. До свидания.

Мы обнялись с майором, и я пошёл к «карантинной» группе.

– Ну что Вилли, ты пришёл к какому-нибудь решению?

Нет. Так он и не смог ничего решить. В плен ему, по понятным причинам, не хотелось, к выполнению долга я его допустить не могу, а он теперь и сам особо не горел желанием помогать нацистам (или очень натурально играл). Но и против своего народа пойти не мог. Не предатель же он. Эта его установка мне импонировала. Я тоже не смог бы воевать против своих. Хорошо, что я очутился в этом времени, а не 1919 году в разгар Гражданской войны. Хотя что хорошего? Лучше бы бронзу плавил или со шпалой наперевес бегал, чем с автоматом. И-ех! Жизнь моя, жестянка!

Я-2 себя плохо чувствовал. Сломанные ребра никак не помогают в марш-бросках по лесу. Он последние несколько дней пребывал в унынии. Это был его мир, его прошлое, не моё. Но я прижился тут, а он всем кругом был чужим. И немцам и нашим. Подумать только, он презирал всех моих бойцов. Скрывал, конечно, но презирал. Нацист недоделанный. Сам русский, но русских считает недочеловеками. Идиот. И меня, наверное, презирает. Только не видно этого – боится он меня настолько сильно, что руки его начинают трястись, когда я подхожу.

– Ну, что, ребята, – сказал я своему маленькому отряду, – остался последний рывок. Завтра мы или будем общаться с особистами, или трупы наши заметёт снег. Момент истины. У нас есть с полчасика, отдохните. Бородач, Финн, Кадет, Леший – ко мне.

Мы отошли в сторонку.

– Все помнят план Б?

Эта группа – Кадет с записями и пленными, Антип, Бородач с внучкой, Леший с двумя своими бойцами из первого состава – сразу после перехода линии фронта уходит в леса и продолжает рейд.

– Помните – там тоже тыл врага. Я не могу знать, кому из командования и из ЧК мы можем доверять. Кто ещё в заговоре состоит. Поэтому вас никто и не должен видеть. Остаётся последняя надежда – Степанов.

«Если и он окажется гнидой, то этот мир и не стоит спасать. Гори он ядерным пламенем!» – подумал я. Конечно, молча. Но мои собеседники поняли мои мысли. Я продолжил:

– Держитесь постоянно вместе, обособленно. По моей команде: «Восток поехал!» – должны быстро и незаметно раствориться в воздухе. Там будет такая суматоха, что должно прокатить. Жаль, мне не слинять. А я уж прикрою, как смогу. Главное – записи этого недоделанного донесите. Тимофей Порфирыч из старой гвардии, он разберётся. Всё, больше не контактируем. Держитесь вместе, от остальных особнячком. С Богом!

– Медведь! – позвала меня рация.

– Медведь слухает, – ответил я.

– Это Изба. Светает, – это Херсонов доложил, что начал.