Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Твою-то в атом! Оставшиеся орудия уже связаны боем. Мне нечем убить эти «панцеры». ПТР их не брали с такого расстояния, и танкисты это поняли. Они буквально открыли охоту на мои ПТР. А их пехота подбиралась всё ближе.

Замолк один дзот. Потом ещё один. Первый через пару минут застрочил опять, а вот второй – нет. Когда я туда добежал, увидел, что там все погибли – снаряд танка разорвался прямо внутри дзота. Меткие танкисты – с семисот метров попасть в амбразуру не просто. Пулемёт был тоже поломан. Собрал оставшиеся боеприпасы, отнёс к ещё «живому» МГ.

Когда я уже хотел дать команду на отход, немцы дрогнули, залегли. Один, потом ещё один, танки заткнулись, открытые люки сказали мне о бегстве экипажей. Оставшиеся танки отошли, спрятались в складках местности и за корпуса подбитых машин. У-уф!

Глянул на гребень высотки – там надгробными плитами врагу стояли уже восемь остовов танков, но целых не было – тоже отошли. Вот в чём дело! Там немец отошёл, и пушки батальона ударили по «моим» танкам.

Опять начался обстрел. Прекратился он только из-за прилёта пяти «лапотников». Ещё где-то двоих потеряли. Эти отбомбились, опять немец начал нас с землёй смешивать. Песок скрипел у меня на зубах, я совершенно оглох. Меня один раз завалило землёй, два раза выкапывал своих бойцов.

То есть во время бомбёжки я совершенно не наблюдал за противником, а он, оказалось, обошел нас, его танки и БТРы с пехотой ушли на восток. Против нас остались только те, что уже увязли в бою с нами. И как только обстрел и бомбёжки кончились, они решили нас раздавить последним ударом, опять пошли в атаку. Именно пошли, не побежали.

– Не стрелять! – крикнул я. Голос был сильно охрипший. Не знаю, слышал меня кто или нет – я сам себя почти не слышал. – Подпускай ближе!

Идут, как на прогулке. Как беляки в психической атаке. Щас! Посмотрим, чья психика крепче!

Я перекинул автомат на грудь, потряс, стряхивая землю. Оглянулся. Мало. Нас осталось так мало.

– Приготовиться!

Двести пятьдесят. Двести. Сто пятьдесят. Пора!

– Огонь!

Я стал стрелять. Затараторили пулемёты. А вот автоматов и винтовок стреляло мало. Ребята заменили выбывших пулемётчиков?

Немцы падали, стали бегать, но не стреляли и не останавливались. Правда, танки их «отрывались» за пехоту – танковые пулемёты чуть не захлёбывались, бухали танковые пушки. С нашей стороны по танкам долбило только одно противотанковое ружьё. Попадало – нет – не видел.

– Приготовить гранаты!

Сам тоже взвёл лежащие перед собой гранаты.

– Атас! – заорал я и начал их швырять. Одна, две, три, четыре! После разрывов добавил из автомата. Взрывались гранаты бойцов моей роты.

– Отходим!

Остатки моей роты потекли по полуразрушенным ходам сообщения на север, к лесу. В полутора сотнях метров позади этой линии у нас была запасная, не такая основательная, как первая, без дзотов, но всё же.

Танки дошли до наших окопов, стали их утюжить, подставив борта. Никто больше не стрелял в эти борта. Твою-то дивизию! Неужто нет больше у нас пушек? Пехота врага стала спрыгивать в наши окопы. Я увидел несколько рукопашных схваток. Не все отошли? Враги добивали наших раненых. Со стороны немцев полетели, крутясь в воздухе, длинные деревянные ручки гранат нам вдогонку. Ну, уж нет!

– Ура! – заревел я, вылетел из окопа, будто меня вышвырнули, побежал на немцев. Бежал я приставными шагами, автомат прижат к плечу, на линии прицеливания, поэтому, как только видел на линии огня серое пятно врага – тут же – очередь патронов на три-пять.

Через несколько секунд я спрыгнул обратно в свой окоп, приголубил прикладом по шее прячущегося немца, метнул гранату вперёд – там окоп изгибался, перезарядил и пошел вдоль окопа. Стреляя во всё, что шевелилось.

Я не заметил, что один пошёл в атаку. Мой отчаянный бросок видели многие, но никто не смог последовать за мной. Рота заняла запасную позицию, завязала перестрелку с немцами, занявшими наши старые окопы. А я в это время ледоколом шёл по этим окопам, зачищая их. Как-то так получалось, что те фашисты, что должны были меня уничтожить, были убиты мной раньше, чем увидели меня. Остальных я бил в спины – они не успевали среагировать.

Говорят, в бою время замедляется. Это чушь. Ход времени неизменен и неутомим. А вот наша скорость реакции может сильно изменяться. В бою, войдя в состояние боевого экстаза или, иначе говоря – боевой ярости (научно – состояние изменённого сознания), боец поднимает уровень восприятия настолько, что появляется эффект слоу-мо. Всё становится неспешным. Это восприятие. На самом деле берсерк, а способный войти в состояние изменённого сознания – берсерк, становится настолько быстр, что его движения «смазываются». Именно в таком состоянии наши предки уворачивались от стрел, мечей. Я раньше испытывал подобное в драке, а впервые – в бане, в парилке, перегревшись.