Елена Вахненко - Продать душу

— Да, я так говорил, — лениво согласился Дон. Вокруг него сновали слуги, которых я опять стал замечать — наверное, повлияло признание мага о прошлом этих людей. Ведь и я вполне могу пополнить их ряды… Поежившись от такой мысли, я сердито воскликнул:

— Ну, и где твоя новая гостья?!

— А ты сам как думаешь? — усмехнулся Дон и поднял на меня свой бездонный взгляд, отнюдь не являвшийся зеркалом подвластной ему души: черно-зеленые глаза колдуна не открывали тайн своего властелина…

Тонкая девичья рука опустила на стол рядом со мной глубокую тарелку, доверху наполненную дымящимися ломтями сочного мяса, и я скривился от приступа тошноты. Мысль о еде вызывала сейчас только отвращение, и я грубовато потребовал:

Уберите это немедленно!

Служанка послушно и, как мне показалось, чуть испуганно отодвинула миску. Я всмотрелся в бледное лицо девушки, по-прежнему не выражавшее никаких чувств и эмоций. Способны ли рабы по-настоящему осознавать себя и окружающих? Хотелось бы получить ответ на этот вопрос, прежде чем… Я тряхнул головой и стиснул кулаки, не дав себе возможности окончательно оформить мысль. Нельзя об этом думать, нельзя! Я не стану слугой Дона, ни за что не стану!

Черный маг внимательно следил за мной.

— Ты сегодня не голоден? — осведомился он наконец, накалывая серебряной вилкой жареный гриб. Я мысленно досчитал до десяти: необходимо успокоиться, срывать зло на колдунах опасно для жизни и здоровья. В конце концов, я нашел в себе силы ответить с ледяным спокойствием:

— Совершенно не голоден. Так где же Белла?

— Спит, — лаконично обронил Дон. Я почувствовал такое облегчение, что на радостях готов был обнять постную служанку, наполнявшую мой бокал сухим красным вином. Голодным я по-прежнему себя не ощущал, но от вина отказываться не стал и сделал мощный глоток. Напиток обдал меня теплой кисловатой волной и взбодрил.

— Проснется она завтра, — добавил Дон меланхолично. — А вот граф не проснется никогда. Кстати, как думаешь сегодня развлекаться?

Я замер с бокалом в руке, не успев вновь поднести его к губам. Осторожно отставил в сторону и хмуро уставился на белую крахмальную скатерть. Макмандр не произвел на меня благоприятного впечатления, но все же при мысли о смерти этого человека я ощутил внутри странную пустоту. Игра со смертью… Было ли это игрой? Больше напоминает самоубийство, и тот факт, что мы с Беллой остались живы, не имеет никакого значения: мы виновны в той же мере, что и граф. Нам просто повезло…

Последний вопрос мага не сразу дошел до моего сознания, и Дон был вынужден повторить громче и настойчивее:

— Ну, так что? Как тебе хотелось бы развлечься этой ночью?

Но я был просто не в состоянии облачить произносимые Доном слова в понятные мне образы. Развлечься? Что значит — развлечься?

— Может быть, казнь одного беглого каторжанина? — полюбопытствовал маг, с видимым удовольствием принимаясь за гренки. — Четвертование…

Я глухо спросил, не поднимая глаз от столешницы:

— А за что посадили этого каторжанина? В чем его вина?

— Кажется, недопустимые речи об императоре, — пожал плечами Дон и отхлебнул из кубка с вишневым соком. — Какая разница?

Я вскинул голову и, криво улыбнувшись, хрипло проговорил:

— Действительно, какая разница? А с чего ты взял, что я хочу смотреть на чью-то казнь? С чего ты взял, что мне интересно наблюдать за процессом умерщвления?

Дон внимательно посмотрел на меня. Я сумел выдержать его взгляд, хотя это было непросто.

— Раньше тебе не приходили в голову подобные вопросы, — заметил маг.

Я закусил губу. В памяти вставали одна за другой чудовищные картины последних дней. Вернее — ночей… ночей, состоящих, увы, не только и не столько из веселых пьянок и страстных объятий с лучшими путанами, но и из смерти, крови, боли… Боли — не моей. И смерти тоже — не моей… Я оставался всего лишь наблюдателем… зрителем… Да как я мог спокойно смотреть на казнь и пытки, ведь я никогда не считал себя особенно жестоким?! Вспыльчивым, насмешливым, эгоистичным — да! Но не жестоким! Смерть графа словно отрезвила меня, я впервые столкнулся с гибелью человека, которого пускай и не знал, но с которым успел пообщаться, поговорить… Макмандр не был для меня безличным объектом подобно любому гладиатору на арене… Только теперь я окончательно осознал, что каждый умерший на моих глазах человек обладал способностью мыслить и чувствовать и, наверное, строил какие-то планы на будущее… А я, я тоже кричал охрипшим от эмоций голосом: «Убей!», когда один из рабов-гладиаторов одерживал победу над другим!.. Я тоже ощущал возбуждение от запаха смерти… Значит, и я — монстр? Значит, и я — убийца? По сравнению с этим все прегрешения предыдущих лет — просто миротворческая миссия! Но смогу ли я жить, постоянно сознавая тот неоспоримый факт, что стал палачом, что на моих собственных руках — несмываемые пятна крови?!