Александр Харников - Царьград (сборник)

– Вы абсолютно правы, – сказал Бесоев, – но эта технология, если я не ошибаюсь, уже давно освоена в Британии. И надо найти возможность ее замены на более безопасную.

– Я понимаю, – сказал Менделеев, – но давайте я расскажу вам обо всем по порядку.

Начнем с самого пироксилина. Мною установлено, что под угрозой самопроизвольной детонации находится плохо промытая от кислоты нитроклетчатка, или иной продукт, который начал подвергаться саморазложению из-за того, что его влажность меньше трех процентов. Пироксилин с влажностью в пять-семь процентов легко подорвать обычным детонатором. А пироксилин с влажностью двадцать-тридцать процентов требует для своей инициации уже довольно сильного взрыва. Продукт с влажностью в пятьдесят процентов и более не способен взрываться вовсе. Эта чувствительность к уровню влаги сильно затрудняет использование пироксилина в качестве взрывчатки, ибо требует постоянного контроля при его хранении.

– Понятно, – сказал император, – но в нашей армии и флоте есть виды боеприпасов, имеющих герметично закрытый корпус, внутри которого влажность практически не меняется.

– Да, это так, – кивнул головой Бесоев, – но может, все же лучше не останавливаться на влажном пироксилине как на военной или промышленной взрывчатке, а сразу переходить к промышленному производству тринитротолуола. Это взрывчатое вещество куда мощнее пироксилина, флегматично к детонации и безразлично к уровню влаги и контакту с металлическими поверхностями. Оно не токсично, чем грешат производные пикриновой кислоты.

– Вопрос выделения из каменноугольной смолы толуола, а также его последующего нитрования, – заметил Менделеев, – тоже является предметом моего изучения. Но заняться им я решил уже после того, как можно будет начать производство бездымного пороха в промышленных масштабах.

– Разумно, – кивнул император, – продолжайте, Дмитрий Иванович.

– Исследовав предоставленные мне образцы пороха, – сказал Менделеев, – я вспомнил слова господина Бесоева о том, что возможно такое течение процесса нитрования, когда нитроклетчатка окажется растворимой в воде подобно сахару. Я начал экспериментировать с соотношениями серной и азотной кислот, их концентрациями и температурой процесса. И совсем недавно достиг полного успеха, получив действительно растворимую нитроклетчатку, не требующую при формовании пороховых зерен или трубок дополнительных растворителей и пластификаторов. Чтобы не быть голословным, вот, прошу испытать!

Дмитрий Менделеев сунул руку в карман сюртука и вытащил оттуда россыпь патронов, среди которых были патроны к револьверам Кольта и Адамса, винтовке Бердана, и даже к крупнокалиберному слонобою Шарпса.

Император и штабс-капитан Бесоев переглянулись.

– Ну что ж, господа, – сказал император, – раз такое дело, то сейчас мы оденемся, спустимся в казарму, возьмем людей и вооружимся сами. А потом, пока еще светло, пойдем на стрельбище и оценим результат работы Дмитрия Ивановича. Если же я сочту, что все прошло успешно, то мы можем считать себя победителями в соревновании с просвещенной Европой. Идемте, господа…

4 ноября (23 октября) 1877 года. Джорджтаун у Вашингтона гостиница «Американ Ривер Инн»

Роберт Мак-Нейл, агент фирмы «Алан Стюарт и сыновья»

– Конечно, мистер Мак-Нейл, мы немедленно отправим ваши письма по указанным адресам, – сказал клерк у гостиничной стойки. – Они будут у адресатов не позднее чем через час, – он так заискивающе посмотрел на меня, что даже моя природная шотландская бережливость – англичане называют ее скупостью – не смогла остановить мою руку, которая уже доставала две монеты по двадцать пять центов. Выражение лица у молодого человека при этом решительно поменялось на что-то типа «этот лох не знает, какие здесь принято давать чаевые…» Что ж, учтем, четверти доллара вполне бы хватило, а то и дайма (десяти центов). Деньги, конечно, не мои, но шотландцы и чужих денег зря не транжирят.

Один конверт, из переданных клерку, был на адрес некого Аластера Манро, а вот второй – на адрес моего кузена, Колина Мак-Нила, дворецкого в доме сенатора Хоара.

Но расскажу все по порядку. После моей встречи с канцлером Тамбовцевым я неделю добирался по железной дороге до Парижа. Пришлось пересечь с десяток границ. Хорошо еще, что границы внутри Германии – между Баварией и Вюртембергом, Вюртембергом и Баденом, Баденом и Эльзасом-Лотарингией – были уже давно условными, и у нас даже не проверяли паспорта. А вот на других границах многих моих спутников шерстили, тогда как предъявление моего югоросского паспорта внушало такое почтение, что все таможенники как один начинали подобострастно кланяться.